Эрл Гарднер: Секрет падчерицы

– Я подумал об этом. Мой оперативник уже записал номера всех машин и прицепов, а также номера лодок.

– Прекрасно. Отправь этого оперативника домой, чтобы полиция не напала на его след.

– А деньги останутся в полиции?

– Вплоть до последнего цента.

– Вполне возможно, что кто-нибудь даст Еве Эймори вознаграждение. Я скажу ей о такой возможности, – добавил Дрейк.

– Да, и скажи, чтобы у нее под рукой постоянно был купальник, заметил Мейсон. – Это единственное, что ей нужно.

Мейсон вошел в контору в половине десятого утра.

– Привет, Делла. Что новенького?

– В приемной тебя ожидает очень раздраженный клиент.

– Харлоу Биссинджер Бэнкрофт?

Секретарша кивнула головой.

– Ну что ж, пригласи его, – усмехнулся Мейсон.

Вскоре Делла Стрит возвратилась с Бэнкрофтом.

– Мейсон, – воскликнул Бэнкрофт, – черт побери, что все это значит?

– Что именно? – спросил Мейсон.

Бэнкрофт резким движением швырнул на стол утреннюю газету. На первой странице ее красовалась фотография девушки в купальнике. Крупными буквами были напечатаны слова: «Купающаяся красавица находит целое состояние».

– А по-моему, неплохо, – заметил Мейсон.

– Черт побери, – прокричал Бэнкрофт. – Я надеялся на ваше благоразумие. Как вам пришла мысль довести сумму до трех тысяч? А эта полуобнаженная девица? А публикация письма шантажистов? Это дело следовало вести в полной тайне.

– Ну успокойтесь. Что вам известно?

– Мне? Только то, что вам следовало бы вести дело более осторожно.

– Ваша падчерица бросила в воду банку вместе с письмом? – прервал его Мейсон.

– Думаю, что да, я не спрашивал ее. Она, видимо, не доверяет мне, поэтому я не задавал ей никаких вопросов. Но появление письма в прессе и повышение суммы до трех тысяч! Это черт знает что такое!

Мейсон усмехнулся.

– Зато у Евы Эймори, наверное, блестящая реклама.

– Смотря, что понимать под этим словом, – проворчал Бэнкрофт. – На фотографиях она почти что голая. Видимо, сперва она появилась на страницах какого-нибудь бульварного журнала.

– Она отнюдь не голая, – возразил Мейсон, читая в задумчивости газетную статью. – Ну и что вы об этом думаете? – произнес он наконец.

– Что я думаю? – воскликнул Бэнкрофт. – Я думаю о предательстве. Я доверился вам и надеялся, что некоторые стороны этого дела будут сохранены в полной тайне.

– А разве не так?

– Да? – Бэнкрофт ударил кулаком по столу. – А сколько миллионов читателей видели вот это! Говорят, это сообщение передавали по радио и опубликовали во многих газетах по всей стране.

– Ну, не придумывайте.

– И это все, что вы можете мне сказать?

– Садитесь, мистер Бэнкрофт, и успокойтесь.

Бэнкрофт медленно сел, с подозрением глядя на адвоката.

– Во-первых, гласность – это то, чего вы хотели избежать.

– Рад, что вы напомнили мне это, – с сарказмом заметил миллионер.

– Во-вторых, – продолжал Мейсон, – гласность – это то, чего стремится избежать шантажист. Он может работать только тайно, исподтишка. И, наконец, видно, что жертва шантажа не пошла в полицию. Она все сделала согласно полученным инструкциям: положила деньги в банку, которую бросила в воду в назначенное время и в назначенном месте. Таким образом, у шантажиста не должно возникнуть и тени подозрения в вероломстве его жертвы.

– Не могу понять, – заметил Бэнкрофт, – как сумма была удвоена? Когда я прочитал письмо, в нем говорилось о полутора тысячах долларов. Вы его тоже видели и даже сфотографировали. Спрашивается теперь, как удалось шантажисту увеличить требование до трех тысяч долларов?

– Я сделал это.

– Вы?

– Да, я увеличил сумму до трех тысяч.

– Но моя падчерица сняла со счета только полторы тысячи долларов, и именно столько она должна была положить в банку. Согласно же сообщению управления полиции, в ней оказалось три тысячи долларов вместе с этим письмом и десятью серебряными монетами.

Мейсон усмехнулся.

Бэнкрофт хотел добавить что-то еще, но, взглянув на адвоката, замолчал. Выражение его лица неожиданно изменилось.

– О, Боже! – воскликнул он, как будто какая-то мысль только сейчас пришла ему в голову.

– Вот именно. Рад, что вы догадались, – сказал Мейсон. – Письмо было отпечатано на портативной машинке марки «Монарх». Я достал точно такую же машинку, забил требование «полторы тысячи долларов» и вместо этой суммы поставил «три тысячи». Затем мы положили в банку еще полторы тысячи долларов, так что всего стало три.