Андрэ Нортон - Меч обнажен

— Нет. Это от охотников за головами с Борнео и внешних островов. Некоторые из них привёз ещё мой дед, когда командовал жемчуголовным флотом…

— Флот ловцов жемчуга… Ван Норрис… — пробормотал мистер Картландт. — Великие ружья! Вы связаны со знаменитым Домом Норрисов, торговцами драгоценностями?

— Дом Норрисов закрыл свои двери около года назад, минхеер, — Лоренс поставил графин, из которого наполнял стаканы. — Мой дед был его последним указующим духом.

— Да, теперь и я вспомнила, где раньше слышала это имя, — вступила в разговор Карла. — Это Дом Норрисов устраивал знаменитую выставку копий драгоценностей в Нью-Йорке. Я провела там несколько часов. Интересно, что стало с тем странным уродливым ожерельем из золотых цветов. Оно слишком тяжело, чтобы носить, но у него такая волнующая история!

— Это тройное ожерелье из мягкого золота, украшенное рубинами, изумрудами и топазами. Было изготовлено для герцога Монмута и преподнесено Марии, принцессе Англии. Впоследствии они стали консортом Вильгельмом Оранским и Марией Второй Английской. Оно оставалось во владении Оранского Дома до революции 1493 года, потом попало в Дом Норрисов в уплату долга. Коллекционерам всего мира известно, что «Цветы апельсина», по слухам, несут проклятье, — Лоренс по памяти воспроизвёл то, что было напечатано в каталоге.

— Это наверняка оно! Конечно, то, что показывали в Нью-Йорке, было копией. Но в нём что-то чувствовалось, несмотря на уродство… Я уверена, что проклятие хорошо продумано. Если бы оно обрушилось на знаменитую коллекцию герра Геринга, например…

— Я тоже на это надеюсь! Это как раз то, что нужно вешать на шею разбойников. Но я не могу помочь в том, чтобы они его нашли. Даже при всей его уродливости — оно слишком хорошо для наци!

— Что ж, если проклятие хорошо нацелено, они могут попытаться повернуть его обратно, — засмеялся отец девушки. — Но мне грустно слышать, что Дом Норрисов закрыт. История его длинна и почётна.

— Только на время… — в голосе Лоренса сквозила решительность. — Мы снова откроем наши двери.

— Так с ними и надо поступать! — энергично кивнул Картландт. — Исходя из того, что я слышал об этой вашей островной империи, думаю, что у вас хорошие шансы заполучить свою собственность обратно. Говорят, что янки умеют вести дела, но я считаю, что мы должны уступить место голландцам там, где требуется по-настоящему тяжёлая работа. У вас есть всё, что для этого требуется.

— У нас есть всё, кроме времени. Ровно столько, сколько осталось до прихода маленьких людей с севера.

— Японцы? — улыбка мистера Картландта исчезла. Он медленно вертел бокал, вглядываясь в мутную жидкость, словно хотел прочитать будущее в её глубине. — Да. Никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть. Мы сидели на берегу годами, тщательно закрывая глаза, и теперь боимся их открыть. Я только надеюсь, что нас не захватят врасплох, пока мы дремлем. Вы, голландцы, не спали бы, это определённо. А что это за штука? — он с видимым облегчением прихлёбывал свой напиток. — Лучшее из того, что я пробовал к югу от экватора.

— Концентрат лимонного и других фруктовых соков, фамильный секрет здешнего слуги. Я практически жив благодаря ему с самого начала сухого сезона. Эта страна нелегка для неприспособившихся европейцев.

— Для любого белого, я бы сказал! — воскликнул Картландт.

— Папа вспоминает прошлый обед, — засмеялась Карла. — Нам подали что-то, именуемое риджефейблом, совершенно непроизносимое слово для слабо знающих голландский. Мы сидели перепуганные, пока вокруг все стучали тарелками. Как вы это делаете?

— Но риджефейбл — это хорошо! — запротестовал Лоренс.

— Я придираюсь не к качеству, а к количеству. После такого дня — прошлявшись по солнцепёку — я предпочла бы салат и ничего больше. А вместо этого передо мной появились, — она начала загибать пальцы, — рис, жареная утка, жареный цыплёнок, яйца, колбаса, рыба и тефтели, тёртый кокос, маринованные огурцы, картошка, несколько видов овощей, жареные бананы и утка по-бомбейски. Я даже не пыталась сосчитать тарелки с закусками. Мы, американцы, так жить не можем, во всяком случае, будем терпеть не больше месяца.

— Это опять-таки вопрос приспособленности, юффру Картландт. Через два месяца вы даже не вспомните, когда не получали удовольствия от риджефейбла…

— Если мы ещё будем здесь через два месяца. Хотя хотелось бы.

— Мы хотим вернуться домой к Рождеству, — вмешался её отец. — Если я управлюсь со своими делами. А сейчас, дорогая, мы должны уходить, если ты, конечно, не хочешь опоздать на свои кулинарные курсы.