Юрий Пересунько - Военные приключения. Выпуск 5

— Петр Васильевич, дорогой ты мой, но ведь этот самый Ветров — не дурак. Прежде чем пойти на такое признание, он тысячу раз прокрутит все плюсы и минусы. И скажи ты мне: что ему даст это признание?

— Что даст? — Верещагин задумался. — А если поставить этот вопрос несколько иначе: что он теряет в этом случае? Ведь ему нет ни выигрыша, ни проигрыша в своем признании. Из-за давности лет доказать, что именно он убил Комова, практически невозможно. Ну а то, что воспользовался его документами и у него оказался «вальтер»… На это он может найти десяток правдоподобных версий. И поэтому он должен признать свое настоящее имя.

Белов недовольно покосился на следователя:

— Не понимаю, зачем ему это?

— Зачем? Но ведь он же не знает, что пуля, извлеченная из убитого сорок лет назад Комова, идентифицирована с пулями, которыми стреляли в Шелихова и Кравцова. А значит, ему и скрывать особо нечего. Но тут начинает играть другой фактор — сестра. Насколько я понял, он был привязан к ней. Я не думаю, что сейчас, после сорока лет жизни под чужим именем, он захочет встретиться с ней и быть опознанным.

Какое-то время в кабинете начальника отдела стояла тишина, наконец Белов откашлялся, явно недовольный «уж слишком большой щепетильностью Верещагина», как однажды он выразился на совещании, «прочищая» старшему следователю мозги за не сданные в положенный срок дела.

— Ну что же, может, ты и прав. Однако учти, начальство меня каждый божий день теребит.

После обрушившегося на Хабаровск циклона в городе восстановилась погода, потеплело, подсохли лужи, обитую шквальным ветром листву согнали в большие кучи хлопотливые дворники, и сентябрь опять заиграл броскими осенними красками. Белов открыл окно, долго стоял, размышляя о чем-то своем, потом обернулся к следователю:

— Как там Кравцов?

— Плохо, — ответил Верещагин. — Я утром звонил. Кое-какие сдвиги есть. Встает. Ложку сам держит. Ходить начал. Но память… как отрезало.

— А врачи что говорят?

— Да ничего конкретного. Они лекарство какое-то ждут. На него надеются.

Белов прикрыл окно, отчего в кабинете опять стало тихо, спросил:

— Ну и как ты думаешь, выражаясь блатным жаргоном, «колоть» этого самого Ветрова?

Верещагин пожал плечами:

— Так ведь пальчики его на «вальтере»…

— Ну-ну, — усмехнулся начальник отдела. — А он тебе в ответ: «Да, был грешок, гражданин следователь. По молодости лет. Припрятал в свое время пистолет. Так что судите меня, граждане, что не сдал оружие вовремя, а в остальном…» И ведь потопит он кого-то из этих двоих, а сам чистеньким выйдет, — со злостью добавил Белов. — Так что сейчас нам важно найти способ, чтобы Ветров признался, понимаешь, признался в убийстве Шелихова. Я вот о чем подумал.

Он прошел к сейфу, достал небольшую серую папку, протянул ее Верещагину. Следователь сразу узнал ее. В эту папку Белов собирал материалы, которые характеризовали изученную практику производства допросов о позиций наибольшей эффективности. Кое-кто подсмеивался над этим «досье» начальника следственного отдела, однако Верещагин знал, что многие из его коллег не только в милиции, но и в прокуратуре проводят допросы беспланово, ненаступательно, с серьезными тактическими ошибками, а если говорить проще — бестолково. И поэтому в душе всегда был благодарен Белову, когда тот ненавязчиво подсказывал тактику наиболее сложных допросов.

— Посмотри-ка вот это дело, — протянул Белов несколько подшитых листов. — Может, пригодится.

Верещагин «но диагонали» пробежал одну страницу, потом другую, однако, заинтересованный, вернулся к началу. Речь шла о деле, когда следователь столкнулся, казалось бы, с непреодолимыми трудностями при доказании виновности некоего Ключкова в покушении на убийство Елиянца. Преступление было совершено на территории исправительно-трудовой колонии, где подозреваемый и потерпевший отбывали наказание. Ключков нанес Елиянцу несколько ножевых ранений, после чего доставил его в санчасть. При этом заявил, что подобрал Елиянца раненым. Ключков был уверен, что Елиянц умрет, и поэтому свою причастность к преступлению категорически отрицал.

Да и действия подозреваемого исключали возможность использования в качестве доказательства имевшихся на нем следов крови. «Пальчиков» на ноже не было, но и при их наличии Ключков мог сослаться на то, что дотрагивался до ножа, когда обнаружил раненого.

Медики сделали все, что могли — и Елиянц остался жив, однако потерял дар речи и возможность писать, так что сообщить что-либо не мог.