Юрий Пересунько - Военные приключения. Выпуск 5

Офицер явился точно, минута в минуту. Но вот сообщение принес отнюдь не радостное: «Советских войск в Софии нет. Ждите».

Пришлось опять укрыться в деревне, а через три дня повторить вылазку. На этот раз она оказалась успешной. Встретил армейский патруль и у них узнал, где в пригороде стоит воинская часть. Отправился туда, пробился к командиру, подполковнику, доложил, что я — советский разведчик, ищу связь с Центром. Он тут же вызвал оперуполномоченного «Смерш», приказал помочь мне, а пока суть да дело, разрешил остаться в части. Выделили мне в помощь солдатика, отвели комнатку.

Началась не жизнь, а лафа. Сброшено постоянное напряжение, расслабился — даже дышать стало легче. Кругом свои: и лица, и голоса, и улыбки. Как же это хорошо, черт возьми, все свои, свои, свои…

В общем, дни идут, война продолжается, а я живу как на курорте, бью баклуши. Стал теребить опера из «Смерш», но он только руками разводит: нет, мол, указаний от ваших хозяев. Почти два месяца тянулась эта канитель. Наконец вызывает меня командир части. В кабинете у него сидят оперуполномоченный и какой-то флотский лейтенант. Подполковник улыбается: «Ну вот, Семен Яковлевич, кончились ваши переживания. Поедете на родину. За вами прибыли», — показывает он на лейтенанта.

Я как-то смотрел один послевоенный фильм, где пели радостную песенку: «…путь обратный, путь в Россию, через села, города…» Вот и у меня так же получилось, — продолжал свой рассказ Побережник. — Лейтенант прибыл не один, а с двумя матросами на машине. Я уже знал, что жена Славка после моего ареста вернулась в Русе к своему дяде Ивану Беличеву, и попросил лейтенанта заехать туда.

«Что за вопрос, конечно! Нам все равно в Констанцу через Русе ехать. Кстати, там можно устроиться переночевать?» — согласился он.

Я заверил, что с этим никаких проблем не будет.

Через несколько часов я постучал в знакомую дверь. Открыла Славка. С тех пор как мы виделись в последний раз, она осунулась, похудела. Ни слова не говоря, бросилась мне на шею, разрыдалась. Потом, когда немного успокоилась, засыпала вопросами. Дядя и ее дед Тодор Панджаров тоже никак не могли поверить, что мне удалось спастись. В общем, для всех мой приезд стал настоящим праздником. Накрыли общий стол. Рядом с мусакой и кувшинами вина на нем были и солдатские припасы из вещевых мешков.

Первый тост, как старший среди нас, поднял дед Панджаров.

«Владыко мой праведный! Видишь и знаешь ты, как я всегда любил Россию и ее сыновей. Если бы не она, до сих пор страдали бы мы, рабы твои, в ярме. Спасибо вам, русские братья…» — поклонился старик в пояс морякам и каждого перекрестил.

Утром, когда я прощался с женой и ее родными, они не могли сдержать слез. Словно чувствовали, что больше увидеться нам не придется. И не по моей вине.

Видно, судьба.

Ну а дальше все пошло своим порядком. Добрались до румынского порта Констанца, где нас ждал катер. Когда мы вышли в море, я вдруг почувствовал, как соскучился по нему за эти годы. В кубрик спускаться не стал, так и простоял на мостике до самого Севастополя.

…Жизнь прожить не поле перейти, особенно если она не одна, и все они, жизни, такие, какие выпали Семену Яковлевичу Побережнику. Всякое в них бывало: и радости, и беды, и страх. «Как у любого нормального человека, — говорит он. — Это только Штирлиц в кино ничего не боится». Случалось, подступало и отчаяние, когда после ареста заживо гнил в каменном мешке в подвале директората полиции. Чтобы не поддаваться ему, разведчик устраивал для поднятия духа «сеансы бодрости»: думал о том, как вернется на родину. Теперь это сбылось. Да к тому же так удачно, нарочно не придумаешь — в самый канун Седьмого ноября. Оба прошлых раза — после Испании и первой спецкомандировки — в силу обстоятельств возвращение проходило скромно, почти тайком. Но сейчас Семен Яковлевич решил отпраздновать его по-настоящему, тем более что оно совпало с праздником Великой Октябрьской социалистической революции.

В севастопольском порту прямо к причалу, где пришвартовался катер, подкатил закрытый «додж». Подобная сверхконспирация слегка удивила Побережника, но он не придал ей значения. Его привезли в управление «Смерш» на Морском бульваре и под конвоем отвели в одиночную камеру. Такую же сырую и темную, как в Софии, и тоже в подвале.

В том, что разведчика после длительной загранкомандировки на первое время поместили в «карантин», не было ничего необычного. Предстояло написать отчет, пройти проверку. Немного смутило другое: сделано это было в какой-то непонятной спешке. В управлении «Смерш» никто не сказал ему и двух слов. Не иначе виновата предпраздничная суматоха, утешил себя Побережник. Поэтому и не стал требовать встречи с начальством, рассудив, что ему сейчас не до него. После праздника разберутся и уж тогда, извинившись, наверняка дадут возможность пусть скромно — война! — отметить возвращение домой, на родную землю. Ведь не каждый же день им приходится встречать разведчиков-нелегалов, целую пятилетку проработавших, как пишут в книгах, в стане врага.