Владимир Лошаченко - Хранители равновесия (дилогия)

- Давай, Федя, к нам за столик, я таких цыпочек снял.

Зал ресторана к восьми вечера оказался заполнен посетителями. Среди негромкой музыки раздавался гул массовки - некий щурум-бурум. Смазливые девицы встретили Снегирева поощрительными улыбками - дальнейшее Федор Ипатьевич помнил смутно и урывками.

- Не Петин, а сплошная головная боль, - думал угрюмо Снегирев. - Посажу печень, как пить дать, и не отвертишься ведь.

Пересекаться приходилось регулярно по работе, Снегирев лицемерно называл свою противоправную деятельность работой.

Федор Ипатьевич, поддернув сатиновые трусы, с кружкой купецкого чая выкатился из кухни, гнусавя нечто бравурное:

- Тарам-там-там, тилим-бом-бом, - и замер на пороге зала.

В комнате, бесцеремонно сбросив его одежду со стула на пол, сидел некий молодой человек, закинувший ногу на ногу:

- Присаживайтесь, Снегирев, только наденьте штаны.

Почувствовав мягкий удар по мозгам, Федор Ипатьевич поставил кружку с горячим чаем на стол и, путаясь в штанинах, принялся облачаться. Присев на краешек стула, несмело глянул на незваного гостя, тот ответил ласковым и добрым взглядом анаконды. Внутри майора все заледенело.

- Федор Ипатьевич, вот вам блокнот и ручка, законспектируйте самые важные моменты своей нелегальной деятельности. Не забудьте упомянуть имя местного Хозяина.

На Снегирева вдруг нашло вдохновение. Ухватив ручку, писал и писал, изредка морща низкий лобик. В порыве откровенного творчества Федя от усердия высовывал язык, чиркая по нему ручкой. Через час непризнанный писатель Федя Снегирев закончил свое творение, в котором честно сдал своих подельников. Особо досталось Хозяину - заместителю начальника управления ФАБ - полковнику Менахему Абрамовичу Иванову. Его Федя смешал с грязью, обвиняя во всех существующих грехах, выложил на него собранный компромат и именно начальника ругал нехорошими словами за свое моральное падение. А сам он хороший, просто белый и пушистый зайка. Опер, прочитав исписанный блокнот, хмыкнул и вырвал последний чистый лист.

- Пиши записку "в моей смерти прошу никого не винить", дата и подпись.

Затем Пашка вскочил на стол и, вытащив из кармана куртки капроновый шнур, привязал его к крюку, который торчал из потолка. Сотворив петлю, приглашающе махнул рукой.

- Залазьте, Федор Ипатьевич, не стесняйтесь.

Снегирев заторможено встал рядом. Чернов одел петлю ему на шею, заботливо поправив воротничок рубашки, чтобы не помялся. Соскочив на пол, приказал:

- Стойте спокойно и прощайте.

Затем, словно пушинку, выдернул стол из-под Снегирева. Федя, дернувшись несколько раз в агонии, затих. Положив блокнот в карман, Павел недовольно глянул на откатившуюся кружку и лужицу разлитого чая.

- М-да, довольно неуклюже получилось.

Задержавшись на пять минут для уничтожения своих следов пребывания, опер с легким сердцем покинул конспиративную квартиру.

Нелегальных приисков оказалось не пять, а семь - новая информация только больше разозлила Чернова. "Столько народа в рабстве держат, уроды, они у меня сдохнут все без исключения", - думал опер, садясь в остановившееся такси. Доехав до улицы со странным названием Рабиновича, 43, наладился в транспортное управление полиции. Спустя пятнадцать минут начальник, подполковник Петин покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в висок из табельного оружия.

По пути в ФАБ Чернов заглянул в супермаркет, где приобрел качественную японскую видеокамеру. Помахав своим удостоверением на входе, беспрепятственно добрался до кабинета главного злодея. Полковник Менахем Абрамович Иванов, мужчина средних лет с благородной сединой на висках и толстыми губами стоял у широкого окна, брезгливо поглядывая на раскинувшийся внизу город. Менахем Абрамович, можно сказать, физически страдал в сибирской глуши. Он задыхался в провинции, душа рвалась в столицу, к большим деньгам. Полковник был прирожденным комбинатором, мастером аферы, а здесь его талант пропадал втуне. Изворотливый ум требовал выхода из застоявшегося болота, да жабры коротки. Приказ шефа из столицы - сиди в Иркутске двадцать лет безвылазно и не рыпайся. Менахем и сидел, осталось половина срока, усердно отрабатывая повинность. В свое время полковника посадили плотно на крючок - продемонстрировали факт педофилии. Кто знал, что этой деффке нет восемнадцати лет. Эх-ма, грехи наши тяжкие. Менахем Абрамович в сердцах плюнул на ненавистный пейзаж и, вернувшись к длинному столу, покрытому зеленым сукном, плюхнулся в кресло. Ощутив некий дискомфорт, с удивлением обнаружил за столом посетителя.