Поль д'Ивуа - Невидимый враг

— Сэр Джоэ, — начал он, встав с места, — вы оказали нам самое радушное гостеприимство. Сегодня мы даже злоупотребили вашей любезностью, приведя к вам нового гостя. Но было бы непростительно с нашей стороны, если бы мы пренебрегли самыми примитивными требованиями приличия. — И, указав на директора тихоокеанской полиции, он продолжал: — Сэр Тоби Оллсмайн, директор тихоокеанской полиции.

— Джоэ Притчелл, очень рад видеть у себя сэра Оллсмайна, — громко и с грациозным поклоном проговорил хозяин.

Это имя, казалось, ошеломило директора полиции. Глухой крик вырвался у него из груди, и, страшно бледнея, он отшатнулся. Один Джоэ как будто бы, казалось, не замечал его волнения и смущения. Все тем же громким и спокойным голосом, он продолжал:

— Итак, приличия соблюдены. Теперь поспешим к столу, господа. Не забывайте, что сегодня вечером мы должны разбирать дело корсара, подвиги которого дали мне возможность и удовольствие познакомиться с вами.

Лаваред, как и все присутствующие, видел, какое волнение отразилось на лице сэра Оллсмайна при упоминании имени Джоэ Притчелла. Это обстоятельство заставило его мучиться догадками: какие отношения могли существовать между этими двумя людьми?

Когда он смотрел на Притчелла, ему казалось, что он ошибся. Джоэ был совершенно спокоен и с обычным радушием исполнял обязанности хозяина дома за столом. Но стоило журналисту обратить внимание на директора полиции, как прежняя уверенность возвращалась к нему. Тоби едва прикасался к кушаньям. А когда ему казалось, что на него все смотрят, он кидал на Джоэ взгляды, полные ненависти и ужаса. Он несколько раз наливал себе и выпивал воду залпом. От непонятного волнения у него, видимо, пересохло в горле. Эта новая тайна так занимала француза, что он не мог даже есть. Минутами он чувствовал почти презрение к этим методичным английским офицерам, которые в эту минуту, когда должен был появиться корсар, когда все тайны готовы были обнаружиться, могли безмятежно, солидно и бесконечно есть.

«У этих людей, — думал Лаваред, выходя из себя, — нет никакого любопытства. Это просто машины для пережевывания пищи!»

Однако обед, который, как казалось крайне нетерпеливому французу никогда не кончится, пришел все же к концу. Все встали из-за стола.

В эту минуту в комнату вошел матрос с зеленой маской на лице. Произошло всеобщее движение, которое, однако, не помешало Лавареду заметить, что делалось с сэром Оллсмайном.

Прижав руки к груди, тот с ужасом взглянул на зеленую маску вошедшего, и невольно его губы прошептали слова, совершенно непонятные присутствующим:

— Джоэ Притчелл… суд… маски… Все, все против меня!

Адмирал выступил вперед и проговорил, обращаясь к матросу:

— Вы посланы в качестве обещанного проводника?

— Да, ваша честь. Мой господин извиняется, что сам не пришел к вам, но то, что он хочет вам показать, не может быть показано здесь.

— Хорошо, но за мной последует конвой.

— Если вам угодно.

— В таком случае, дружище, показывай нам дорогу.

Матрос повернулся по-военному и направился к лестнице, ведущей в погреб. Все шли за ним. Караул замыкал шествие. Лаваред проскользнул вперед и шел теперь рядом с Оллсмайном, которого адмирал пригласил идти с собой.

Вход в пещеру был открыт. Медленно спускались все по ступенькам лестницы, вырубленной в скале. Но вот показалось подземное озеро. Несмотря на всю свою флегму, офицеры не могли удержаться от восклицаний, выражающих крайнее удивление.

Все лампы были зажжены; бесчисленные жилы золотоносного кварца блестели под их лучами, а на поверхности озера лежали три подводных судна, образуя треугольник. Вахта на палубах отдала честь. Матросы Пака в зеленых масках стояли рядами на пути следования новых посетителей пещеры.

— Удивительно! — прошептал лорд Строубери, забывая на минуту перед этим зрелищем, что ему предстоит тяжелая обязанность судьи раскрыть преступление и вынести справедливый приговор.

— Не правда ли? — произнес Джоэ.

И они молча продолжили путь. Они теперь шли по одной из боковых галерей.

Сделав один или два поворота, они очутились в обширном гроте, при виде которого изумление англичан достигло крайних пределов. Казалось, грот был предназначен для какого-то зрелища.

В его глубине виднелся полотняный экран, перед которым стояли ряда скамеек. Перед скамейками стоял стол, покрытый зеленым сукном. На столе лежала бумага, тут же были перья, чернила и все нужное для письма.