Майн Рид - Молодые невольники

Колину суждено было поступить в услужение к негритянке. Все усилия молодого шотландца избавиться от ответственности, угрожавшей ему, были напрасны. Женщина действовала решительно, и Колин должен был повиноваться, хотя он сопротивлялся до тех пор, пока она не пригрозила позвать Голаха. Этот аргумент показался мичману убедительным, и мальчугана посадили ему на плечи; негритенок ногами обхватил шею моряка, а руками крепко держал его за волосы.

В то время как Колин вступал в новую должность, начинало темнеть, и двое черных, служившие сторожами, пошли вперед с намерением выбрать место для постановки палаток.

Нечего было бояться, что кто-нибудь из невольников попытается бежать: они все слишком хотели получить то небольшое количество пищи, которое обещала им вечерняя остановка.

Изнемогавший от усталости и к тому же обязанный тащить ребенка, Колин остался позади. Мать ребенка, внимательно следившая за своим первенцем, умерила шаг своего мехари и направила его к молодому шотландцу.

После того как верблюды были развьючены и палатки поставлены, Голах занялся распределением ужина. Порции были еще меньше, но они были уничтожены пленниками с еще большим удовольствием, чем прежде.

Билль объявил, что то краткое мгновение, в которое он съедал свою порцию похлебки, вполне вознаграждало его за все перенесенные страдания в течение дня.

На следующее утро, когда караван выступил в путь, черный мальчуган был опять поручен Колину; впрочем, ему не все время приходилось его нести — малыш часто шагал рядом с ним.

В продолжение первой части дня шотландец и его ноша шли рядом со всем караваном, иногда даже они бывали впереди; внимание мичмана к ребенку было даже замечено Голахом, лицо которого выказало немного человеческого чувства гримасой, долженствовавшей изображать улыбку.

Около середины дня Колин, казалось, сильно устал и начал отставать, как и накануне. Мать, обеспокоенная, остановила своего верблюда и дождалась, пока шотландец и ребенок догнали ее.

Билль был очень удивлен поведением Колина в предыдущий вечер, особенно терпением, с которым тот подчинился обязанности нянчиться с ребенком. Здесь была тайна, которой он не мог понять и которая также интриговала Гарри и Теренса.

Спустя немного времени после полудня негритянка пригнала Колина к каравану, заставляя его идти впереди себя резкими криками и нанося ему удары сплетенным концом веревки, которая ей служила для понукания верблюда.

Гарри, шагая рядом с крумэном, попросил его объяснить значение слов, выкрикиваемых негритянкой по адресу шотландца.

Крумэн сказал, что она называла его свиньей, лентяем, христианской собакой и неверным и грозила убить его, если он будет отставать от каравана.

Гарри и Теренс продолжали свой путь, огорченные за своего друга, которому и дальше могло грозить такое же обхождение негритянки. Билль даже убавил шагу, чтобы лучше все видеть и слышать…

— Я теперь нисколько не удивляюсь, — сказал Билль, догоняя обоих мичманов. — почему Колин так интересуется маленькой обезьянкой.

— Что такое, Билль? Что ты узнал? — спросили Гарри и Теренс.

— Ярость негритянки и все эти крики и удары — одно притворство.

— Ошибаешься, Билль, это все твои выдумки, — сказал Колин, который с ребенком на спине шагал теперь рядом со своими спутниками.

— Нет, нет, я не ошибаюсь; женщина к вам благоволит, мистер Колин. Ну-ка, скажите, что она дает вам есть?

Видя, что бесполезно скрывать свою удачу, Колин сознался, что негритянка, когда никто их не видел, давала ему сухие финики и молоко, хранившееся в кожаной бутылке, которую она носила под плащом.

Товарищи Колина открыто завидовали его удаче и говорили, что готовы целыми днями таскать какого угодно негритенка, только бы получать за это молоко и финики.

Но они не подозревали в эту минуту, что скоро придется им переменить свое мнение и что предполагаемое счастье Колина будет скоро источником несчастья для них всех.

В этот день после полудня сделалось особенно жарко, а Голах как нарочно пустил своего верблюда таким быстрым ходом, что невольники с большим трудом могли за ним поспевать.

Билль устал первым и, наконец, решил, что не в силах идти дальше; если он и не падал еще от усталости, то во всяком случае терпению его настал конец.

Он сел на землю и объявил, что дальше не пойдет. Целый поток ударов посыпался на него, но не заставил его изменить решения. Оба молодых негра, родственники Голаха, не зная, какие бы средства пустить в ход, обратились за помощью к шейху.