Вадим Прокофьев - Когда зацветают подснежники

Значит, нужно вспомнить эти рассказы. Нужно отобрать сходные случаи. Но прежде всего успокоиться. И по порядку, не спеша…

Побеги из тюрем… Отпадают. Из тюрьмы можно убежать только с помощью товарищей и, во всяком случае, под покровом ночи. Днем убежал, кажется, только Петр Кропоткин. Но его ожидал призовой рысак Варвар, ему помогали вооруженные друзья.

— Выходи!

Окрик был неожиданный, грубый.

Пришлось подчиниться, выйти на перрон.

У платформы люберецкого вокзала стоял состав. Классные вагоны перемежались с теплушками. В теплушках солдаты. Около классных застыла охрана. Платформа тоже оцеплена. Солдаты подталкивают в тамбур самую разношерстную публику. Заячьи треухи и каракулевые шапки, платки, фуражки. Дошла очередь и до московских пригородов. Их очищают от «неблагонадежного элемента». Тех же, кто попался с оружием, расстреливают на месте.

Конвоир после грубого окрика пытается быть вежливым. Видно, капитан дал ему нагоняй, все же не уверен в том, что Володя репортер-самозванец, и побаивается неприятностей с прессой.

В классном вагоне, куда посадили Володю, всего несколько человек — чиновники не чиновники, а может, учителя или землемеры — не поймешь. Сидят по своим купе. И похоже, не очень-то волнуются.

Но он отвлекся, а времени в обрез. И снова Володя листает страницы памяти. Теперь ясно — он должен убежать в ближайшие полчаса, и убежать из этого вагона. В Москве улизнуть не удастся. Не даст охрана. Значит, убежать из поезда? И на ходу? Наверное, так и бегали. Не может быть, чтобы никто не убегал.

И вдруг вспомнил — Софья Перовская. Она убежала из поезда. Ее конвоиры уснули. И она, вытащив ключи от купе из кармана жандарма, слезла на остановке. А может быть, и не из вагона? Забыл. Да, кажется, это было на станции.

Не подходит. Его конвоир сидит напротив. И остановок не будет. До Москвы и езды-то в лучшем случае минут тридцать-сорок.

Значит, только на ходу. Площадки охраняют солдаты. Поезд уже тронулся, солдаты заперли двери, но в вагон не прошли. Плохо! Ужели нет иного способа?

Нет, есть, есть Франжоли. Да, Франжоли, друг Желябова и Перовской, народоволец. О его фантастическом побеге из поезда ходили легенды. Что ж, у Володи должно хватить решимости повторить легенду.

За окнами тянутся бесконечные белые поля. До самой Москвы на этой дороге, пожалуй, нет ни одного приличного леска, только рощицы, да и те вдали от путей.

Ну вот и пришла эта минута. Он должен решиться. Скоро пойдут мосты, за ними пригороды.

Володя посмотрел на конвоира — на погонах какие-то лычки, а Володя в них не разбирается. Но солдатом этого усатого дядю именовать нельзя, чего доброго, обидится.

— Господин унтер, мне нужно зайти в туалет. Невмоготу, знаете…

Унтер ухмыльнулся. Знаем, мол, медвежья болезнь со страха.

В коридоре пусто. Володя вошел в туалет. Унтер остался сторожить у двери.

Теперь все решают секунды.

Володя вскочил на унитаз. Какое счастье — в туалете не вставили вторых, зимних рам.

Но окно не поддается. Прихватило морозом или забито — разглядывать нет времени.

Володя спиной наваливается на стекло. Как оно пронзительно звенит! В раме остались осколки. Несколько ударов кулаком — чисто.

Володя слышит — его стражник уже бьет сапогами в дверь…

Тупой удар…

Искры из глаз. Невыносимая боль в левой ноге.

Забот с этим фруктовым магазином больше, чем с солидной типографией. И они свалились на голову Соколова буквально на следующий день после того, как Черт был «уступлен по сходной цене» московским боевикам. Мирону кажется, что, если бы Богомолов оставался на своем посту, все шло бы иначе. А вот Елена, его собственная жена, ну какой она руководитель такого беспокойного хозяйства!

Впрочем, он, конечно, пристрастен. Ему недостает жены — незаменимой помощницы во всех этих нелегких, запутанных конспиративных и неконспиративных работах. Но Лену трогать нельзя. Разве что помогать ей.

Эта помощь иногда бывает более чем своеобразной. На днях сидит дома, а дело было уже под вечер, насчет чая кумекает и тревожится, что жена где-то запропастилась. Бац — дверь нараспашку. Елена врывается в кухню и чуть не плачет. В чем дело? Не отвечает, боится — слезы польются.

Помог раздеться, отпоил чаем. Отошла немного, рассказала.

Отпечатали в «магазине» очередной тираж газеты с важными директивами центра. Нужно разослать. Как обычно, партию упаковали — и в контору для отправки.

А там после декабрьских событий полная неразбериха. Чиновники своим глазам не доверяют, готовы разламывать и ящики с мануфактурой, и бочки с капустой. Потребовали, чтобы Елена вскрыла груз, видите ли, времена ненадежные… Ну, а как вскроешь?