Виктор Михайлов - Стражи Студеного моря

— Первые шаги…

— Разумеется, понадобится некоторое время, но вы можете рассчитывать на нашу помощь.

— Ваша (помощь выглядит то меньшей мере парадоксально! — Лицо Лермана было спокойно, и только глаза выдавали обуревающее его чувство неприязни.

— Вы сказали, доктор, парадоксально? — переспросил Мэрфи.

— Когда-то в Пенемюнде, — пояснил Лерман, — после испытания ракеты фюрер пожал руку конструктору Брауну. Спустя несколько месяцев первые Фау-2 пересекли Ла-Манш. Прошло всего двенадцать лет, и вот немецкий конструктор Вернер фон Браун — босс американского управления баллистических ракет. А мы, немцы, получаем новую технику, созданную немецкими конструкторами, в качестве «помощи» из-за океана. Это ли не парадокс, господин Мэрфи?

Мэрфи не торопился с ответом. Он налил в бокал виски, разбавил на этот раз содовой водой, отхлебнул глоток и, рассматривая Лермана долгим, оценивающим взглядом, сказал:

— Наши пути в жизни скрещивались не раз. Я представлял себе вас, доктор Лерман, асом разведки, одним из лучших учеников Канариса. Теперь вижу, что ошибся. Вы добродетельная и сентиментальная Гретхен! Есть один бог на земле, мифический сын Зевса— его предок, — Мэрфи фамильярно щелкнул по носу бронзового Гермеса. — Этого бога зовут Бизнес! Соглашение «ИГ Фарбениндустри» и «Стандарт ойл» было новым откровением апостолов этого бога! Американские самолеты сбрасывали на фатерланд бомбы, изготовленные по немецким патентам. Заправленные американским горючим немецкие подводные лодки топили в Атлантике корабли под звездными флагами. Нации приносили жертвы на алтарь бога — отца Бизнеса и сына его — Войны! Вилла на Берлинерштрассе в Куксхафене принадлежит вам, доктор Лерман? Это дар бога — отца Бизнеса — за вашу праведную жизнь. Когда же вы, Лерман, сфальшивили? Когда оплакивали конструктора Брауна или когда получали свою долю тела и крови? — последнее Мэрфи проиллюстрировал жестом, который на всех языках мира означает деньги.

Поглаживая тонкими, холеными пальцами подбородок, Лерман с трудом выдавил подобие улыбки:

— То, что вы говорите, Мэрфи, цинично!

— Я этого не скрываю, доктор. Я циник… веселый циник! И если говорить правду, а мы с вами, помните, договорились играть по Гамбургскому счету, и вы, Лерман, циник! Да, да, циник, — повторил он. — Вы думаете, я не знаю, что мы оплачиваем снаряжение и переброску агентуры, которая занимается разведкой в первую очередь для вас? Мы получаем сведения из вторых рук, им грош цена, а платим вам большие деньги. Ну хорошо, переменим пластинку. Давайте «элиту» вашего института! — неожиданно закончил Мэрфи.

Доктор Лерман включил прибор. Пока нагревался кинескоп, Мэрфи наполнил рюмку виски.

На экране появился интерьер большой комнаты со шведской гимнастической стенкой. Мускулистый, пропорционально сложенный человек, подтягиваясь на руках, поднимался по стенке.

— Лемо, спуститесь вниз и повернитесь к нам лицом! — распорядился доктор. Контрольная лампочка микрофона погасла.

Щурясь от сильного света, на них смотрел с экрана тот, кого доктор назвал Лемо. Это был человек, казалось, лет тридцати. Его лицо, бронзовое от загара, было мужественно и по-своему красиво — резко очерченные скулы, высокий лоб, вьющиеся темные волосы, светло-карие глаза, прямой нос, полные, чувственные губы.

Вновь вспыхнула контрольная лампочка микрофона.

— Лемо, вы готовы к выполнению операции? — спросил Мэрфи.

— Да, я готов, — ответил Лемо. Звук его голоса, усиленный динамиком, прозвучал громче, чем следовало.

— Вы знаете район операции?

— В этом районе я знаю каждую сопку, каждую бухту…

— Для решения второй, главной задачи операции самое ответственное — вербовка номер один. Вы уверены в этом человеке? — спросил Мэрфи.

— В этом человеке я уверен, — твердо ответил Лемо.

— На чем строится ваша уверенность?

— Я знаю этого человека, как самого себя. — Лемо улыбнулся.

— Но прошло много лет…

— В этом краю, — перебил его Лемо, — человек остается тем, что он есть. Сильные люди не меняют привязанностей.

Выключив микрофон, Мэрфи сказал:

— Пустая, крылатая фраза! Он сам изменил своим привязанностям.

— Романтическая подкладка. Все русские в той или иной мере романтики, — заметил Лерман.

— Изменив однажды, он может изменить, вновь. Кинескоп можете выключить.