Густав Эмар: Масорка

— Вы благородный и отважный человек, такими людьми должна гордиться родина, — сказал де Мартиньи, с жаром пожимая руку молодого человека, — мне очень бы хотелось помочь вам, но вы сами знаете, что мое официальное положение требует от меня крайней осмотрительности в моменты политических кризисов, и потому я могу высказать генералу Лавалю лишь мое личное мнение, как частное лицо, впрочем, я могу сделать еще вот что: я поговорю с некоторыми из членов аргентинской комиссии, и если, как я полагаю, сражение проиграно и генерал Лаваль решится занять Буэнос-Айрес, я поддержу, на сколько это в моих силах, ваш план внезапного и быстрого занятия самой столицы.

— Это главное! — сказал дон Мигель. — В столице — Росас, там его власть, там сконцентрированы все его силы, все орудия его тирании. Не надо забывать, что Буэнос-Айрес—это и есть вся Аргентинская республика. Стоит уничтожить Росаса — и его система правления погибнет вместе с ним: она всего лишь лишай, болячка и больше ничего, все держится только на страхе… Однако — я должен проститься с вами, мне нужно вернуться в Буэнос-Айрес. Быть может, мы когда-нибудь еще увидимся с вами, как знать?! Наша несчастная родина переживает теперь страшный кризис — если мы восторжествуем, я первый принесу вам нашу глубокую благодарность, если же нет, то до свидания в лучшем мире! — добавил он с печальной улыбкой.

— Нет, мы не можем так расстаться, — сказал де Мартиньи, провожая гостя до прихожей, где тот опять закутался в свой резиновый плащ и пристегнул пистолеты, — мы с вами увидимся еще, хоть один раз, я очень прошу вас об этом!

— Как мне ни грустно, но это совершенно невозможно, — часы мои все на счету. Вы знаете все, что происходит в Буэнос-Айресе, обстановка вам известна, действуйте же согласно вашим честным и благородным побуждениям. Вот все, о чем я смею вас просить. Моя корреспонденция будет теперь более подробной чем прежде.

— Если только возможно, то изо дня в день!

— Я буду пользоваться каждым случаем. А теперь у меня есть к вам небольшая просьба.

— Все, что хотите, милый друг! — горячо воскликнул де Мартиньи.

— Пришлите мне завтра рекомендательное письмо к сеньору Сантяго Васкесу.

— Вы непременно получите его. Где вы остановились?

— В Паровой гостинице, куда вы, надеюсь, будете столь добры приказать одному из ваших слуг проводить меня.

— Сию минуту!

— Но я попрошу вас предупредить сеньора Васкеса, чтобы он ожидал меня не ранее восьми часов вечера.

— Хорошо! Я повидаю его завтра, он будет ждать вас, в удобное вам время. Что еще я могу сделать для вас?

— Подарить мне братский поцелуй!

— Ах, от всей души!

Молодые люди заключили друг друга в объятия и крепко поцеловались.

— Не смейтесь над тем, что я сейчас скажу вам, — продолжал дон Мигель, — мне почему-то кажется, что я здесь, в Монтевидео, в последний раз и что уже никогда в этой жизни я не увижу тех, кого я встречу здесь.

— Что за мрачные мысли, друг мой!

— Пустое суеверие, печальная поэзия моих двадцати семи лет жизни! Но у меня, я чувствую, болезненно сжимается сердце. Прощайте, прощайте, сеньор де Мартиньи!

Они еще раз крепко пожали друг другу руки, и дон Мигель вышел из дома в сопровождении слуги господина де Мартиньи, которому было приказано проводить его до гостиницы.

На другой день, между десятью и одиннадцатью часами вечера, дон Мигель после довольно продолжительного и интересного свидания с доном Сантяго Васкесом сел в китобойную шлюпку Дугласа, и легкое судно с попутным ветром, быстро понеслось по направлению к Буэнос-Айресу.

Молодой путешественник был грустен и печален: он прибыл в Монтевидео, полный надежд на близкий успех, а уезжал оттуда с разбитыми надеждами, разочарованный и в людях, и делах, с твердым намерением, однако, продолжать отважную борьбу против мучителя своей родины, но отныне продолжать ее в одиночку, без друзей и поддержки, без той глубокой веры в успех, которая разрушает все препятствия, сомневаясь во всех и даже в самом себе, и не желая ничего более, кроме того как пасть со славой на том поле чести, где до него уж было пролито столько благородной крови.

Между тем, гонимое благоприятным ветром, легкое судно, как чайка, скользило по волнам, и ровно в назначенный час дон Мигель ступил на берег Буэнос-Айреса и, не замеченный никем, вернулся к себе домой.

Теперь мы попросим любезного читателя последовать за нами в один из домов на улице Восстановителя законов, где он уже бывал однажды. Невестка его превосходительства давала аудиенцию в своей спальне. Смежный с этой комнатой зал был наполнен разным сбродом, преимущественно женского пола.