Густав Эмар: Лесник

Толедо, древняя столица сперва готских, а после распада кордовского калифата — мавританских королей, некогда заключал в себе до двухсот тысяч жителей, теперь же там насчитывается едва двадцать пять тысяч. Так быстро уменьшается народонаселение в несчастной Испании. Милях 1в пяти или шести от этого знаменитого города, среди гор, в глубине зеленой и почти неизвестной долины, находился в эпоху, к которой относится начало этого рассказа, то есть в 1628 году, скромный домик, построенный из кругляшей, крытый соломой и прислоненный к громадной скале, которая защищала его от северного ветра, тогда как с остальных трех сторон его окружал сад, хорошо ухоженный и обнесенный живой изгородью из колючего кустарника.

Долина, где стоял домик, была невелика; в окружности она едва имела милю и разделялась на две почти равные части речкой, которая уступами падала с вершины горы, но достигнув подножия, лениво текла, осененная шпажником, с тем едва слышным журчанием воды по камушкам, которое так прельщает мечтателей.

Нельзя представить себе ничего более поэтичного, мирного и спокойного, чем вид этого затерявшегося в горах уголка земли, где замирали все отголоски света, этой очаровательной Фиваиды 2, где текла жизнь тихая и мирная, вдали от городских забот и мелочной вражды завистников.

Немногим ранее полудня восемнадцатого мая 1628 года молодой еще человек, высокий, стройный, с лицом кротким, но в то же время решительным, в одежде деревенского жителя окрестностей Толедо, с ружьем под мышкой и косулей на плечах, спускался почти бегом с крутого склона горы по настоящей козьей тропинке; он направился прямо к хижине в сопровождении или, вернее, предшествуемый двумя славными собаками с удлиненной мордой, висячими ушами и огненными подпалинами на коричневой шерсти. Завидев хижину, они помчались во все лопатки, мгновенно перемахнули через изгородь, так как калитка была затворена, и кинулись внутрь домика, где скрылись с радостным лаем, на который ответила густым басом громадная дворняга.

Мгновенно, точно лай был для них сигналом, из дома навстречу к охотнику поспешно вышли три женщины.

Из этих трех женщин первая была лет тридцати с небольшим. В чертах ее лица сохранялись следы красоты, которая лет за десять, вероятно, была замечательна; ее прямой и гибкий стан был наделен той томной грацией, которая отличает андалусиек и женщин Новой Кастилии.

За ней шли две молодые девушки, одна лет пятнадцати, другая — едва достигнув четырнадцати; белокурые волосы обеих имели тот пепельный оттенок, который свойствен потомкам готов, а глаза и брови были черные, что придавало странный характер их веселым и выразительным лицам. Черты их лиц, разве только очень уж правильные, были редкой красоты; ослепительная и гордая красота эта носила отпечаток надменной дикости, которая встречается только в глубоком уединении, увлекает и очаровывает в одно и то же время, и для страсти имеет обаяние неодолимое.

Женщину звали Марией Долорес, девушек — Христианой и Лусией.

Христиана была старшая.

Человек, навстречу которому шли три женщины, называл себя Сантьяго Лопесом; он был мужем Марии Долорес и отцом двух белокурых ангелов, бросившихся ему в объятия, как только они подбежали к нему.

Охотника мигом избавили от ружья и охотничей добычи, после чего все четверо вошли в хижину и сели к столу, на котором был приготовлен сытный завтрак. Отец прочел вслух короткую молитву, и все усердно принялись за еду.

Мы воспользуемся временем, пока это патриархальное семейство мирно сидит за трапезой, чтобы в нескольких словах поведать его историю или, по крайней мере, о том, что известно было из его истории, — в сущности, однако, очень немного.

Однажды, лет шестнадцать или семнадцать назад, человек лет тридцати пришел со стороны Толедо в долину, тогда совершенно пустынную.

Незнакомец привел с собой двадцать рабочих и несколько мулов, навьюченных съестными припасами, разнообразными инструментами и материалами; одежда погонщиков мулов была не кастильская, а скорее напоминала одеяние жителей баскских провинций.

Осмотрев долину и изучив ее со всех сторон, незнакомец остановил свой выбор на самом дальнем конце ее, сделал знак работникам, и те, с помощью погонщиков развьючив мулов, немедленно со всем рвением принялись за работу.