Густав Эмар - Текучая Вода

— Но, — заметил канадец, — каким образом? Я не понимаю вас, генерал. Тем более, что несчастье, как мне кажется, больше, чем мы предполагаем.

— Как это? Что хотите вы сказать, дон Оливье?

Канадец собирался с духом. Странное волнение охватило этого бравого человека. Выражение муки, раскаяния и робости отражалось на его мужественном и откровенном лице. Генерал с удивлением смотрел на него.

— Ну, — сказал он, — говорите! Не знаю, почему-то мне кажется, что самое ужасное в этом рассказе еще впереди.

— Вы правы, генерал! — произнес охотник низким и почти невнятным голосом.

— Говорите, ради неба! Скажите мне все!

— Да! — сказал канадец, — мое раскаяние было достаточно сильным, чтобы я не открыл вам своего сердца. Генерал, я совершил в своей жизни дурной поступок!

— Вы, мой друг? — вскричал с живостью дон Пелажио, — это невозможно!

— Благодарю, генерал! Ваше мнение дает мне мужество докончить признание. Да, повторяю вам, я совершил дурной поступок, воспоминание о котором беспрестанно преследует меня: однажды я поступил, как подлец.

— Я слушаю вас! — прервал генерал, наклоняя голову.

— Вы знаете, — продолжал охотник с некоторым колебанием, опустив глаза в землю, — что моя жизнь почти вся протекла в лесах то в одиночестве, то в обществе индейцев?

— Знаю, продолжайте!

— Вы давно поселились на этой границе, и без сомнения вы помните ту странную трагедию, когда был зарезан отец графа Мельгозы.

— Несчастный! Неужели вы обагрили руки в этом гнусном преступлении? — вскричал генерал.

— Нет! — отвечал канадец с движением ужаса. — Однако я совершил преступление. Сын графа был похищен. Вы припоминаете это?

— Увы! Граф никогда не утешится в этом!

— Когда краснокожие вернулись из этой кровавой экспедиции, приведя с собой бедного ребенка, между ними случились большие разногласия относительно судьбы этого слабого создания. Большинство стояло за то, чтобы зарезать его, другие, напротив, настаивали, чтобы его оставили в живых заложником. Я присутствовал при этом споре. Бедный ребенок плакал, и я невольно заинтересовался им и упросил индейцев отдать его мне. После долгих просьб они согласились исполнить мое желание.

— Ну? — спросил с любопытством генерал.

— Несколько недель спустя, — продолжал канадец, — мексиканские гасиендеры блестяще отомстили: краснокожие, в свою очередь застигнутые врасплох, были безжалостно перебиты. Для меня тогда было бы легко вернуть безутешному отцу похищенного ребенка, но я поклялся не делать этого. Только на таком условии мне отдали его. Я не смел нарушить своего обещания. Однако, пользуясь смятением битвы, попытался увернуться от него. Я отдал ребенка слуге графа Аннибала с просьбой передать его в руки господина, уверенный, что тот позаботится о нем и, может быть, когда-нибудь я получу возможность вернуть отцу оплакиваемого им сына. Проходили годы. Различные обстоятельства удалили меня от здешних мест, в которых я бывал только случайно. Однако, воспоминание об этом ребенке преследовало меня беспрестанно. Наконец угрызения совести сделались так сильны, что я решил вернуться сюда, чтобы удостовериться в судьбе этого несчастного и исправить, если окажется возможным, сделанное зло!

— Хорошо, мой друг, хорошо! — вскричал генерал с жаром, — я вас узнаю теперь! Что же, ваши поиски увенчались успехом, нашли вы сына графа?

— Да, — отвечал он мрачным голосом, — да, генерал. Я убежден, что этот ребенок — никто иной, как дон Мельхиор Диас.

— Мельхиор Диас! Слава богу! Кто бы не чувствовал себя счастливым и гордым, имея такого сына?

— Так как быстрота событий помешала мне подтвердить свои подозрения и превратить их в уверенность, я никому не говорил об этом, особенно графу.

— Вы поступили осторожно!

— Да, — подтвердил он печально. — Но, к несчастью, Диего Лопес сказал мне, что Дон Мельхиор покинул гасиенду дель Барио, чтобы отправиться по следу краснокожих.

— Один? — с ужасом спросил генерал.

— Вот это-то и заботит меня, генерал! Бедный молодой человек горит желанием спасти Донну Эмилию и ее дочь. Он не знает индейских нравов. Для меня же очевидно, что он увлечется и станет жертвой своих чувств.

— Это слишком вероятно!

— Тем более, что краснокожие неумолимы и не поколеблются принести его в жертву своей ненависти к белым. К счастью, граф еще не знает, что этот молодой человек его сын, иначе это известие убьет его.

Генерал опустил голову на грудь и вздохнул. В это время плетень, заменявший дверь хижины, приподнялся, вошли граф и дон Аннибал. В несколько часов гасиендер постарел на десять лет. Его лицо было бледно и вытянуто, глаза лихорадочно блестели, печальный взгляд едва различал предметы.