Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста

— Наконец-то я нашел вас!.. — глухо прошептал он и грозно спросил: — Сохранилась ли честь моего имени?

— Монсеньор!.. — сквозь слезы тихо произнесла девушка.

— Ах! — горько продолжал маркиз. — Неужели и в минуту моей смерти вы не покоритесь?

Граф де Фаржи, пристально посмотрев на стоявшую на коленях, плакавшую девушку, взял ее руку, которой она не отнимала, не сознавая сама, что делает.

— Маркиз, — сказал он, опускаясь возле нее на колени, — благословите ваших детей, которые скоро будут соединены.

Девушка быстро откинулась в сторону, бросив на него раздирающий душу взгляд.

— Я все знаю, — едва внятно шепнул он ей на ухо, — ваш муж умер или должен быть умершим, — многозначительно прибавил он. — Никогда больше он не явится.

Аббатиса, молча, сложив руки, горячим взглядом, казалось, молила племянницу.

— Ну что же, дочь моя? — чуть слышно обратился к ней маркиз. — Вы не отвечаете?

— Смелее, мадмуазель, — с невыразимой нежностью шепотом подбодрил ее граф, — облегчите смерть старику. О, клянусь вам, я так буду любить вас обоих, — с намерением подчеркнул он, — что когда-нибудь вы простите мне, может быть, что я заставляю вас принять мою любовь!

Девушка с глубокой благодарностью взглянула на него и едва внятно промолвила, целуя руку отца:

— Ваши дети ждут вашего благословения.

— Да благословит вас Бог! — тихо проговорил старик. Лицо его озарилось радостной улыбкой, и он умер.

— Поднимите голову, мадам! — воскликнул граф де Фаржи, обращаясь к своей невесте. — Клянусь вам еще раз над телом вашего отца: вы теперь графиня де Фаржи; вы будете счастливы и уважаемы всеми!

Через неделю они обвенчались. Свадьба была совершенно тихая; это объяснялось трауром невесты и политическими событиями.

Война Истребителей окончилась в Лимузене, но еще год продолжалась в Перигоре, Керси и Аженуа.

В числе вождей мятежников никогда больше не слыхали имени Стефана де Монбрена.

Все считали его убитым при Нессоне.

Самым знаменитым вождем теперь был какой-то капитан Ватан.

Луиза де Фаржи, слыша это имя, всякий раз бледнела. Граф наклонялся к уху жены, говорил ей шепотом несколько слов, и она успокаивалась и ласково ему улыбалась.

Чуть меньше семи месяцев спустя после свадьбы графиня де Фаржи умерла, дав жизнь дочери.

Накануне смерти она сняла с шеи четки, благословленные папой, которые достались ей от матери, и отдала их одной из своих служанок, пользовавшейся полным ее доверием, присоединив к этому какое-то поручение, о котором даже муж ее ничего не знал.

Граф де Фаржи сдержал слово, данное матери ребенка: он воспитал девочку с той нежностью, на которую способны только отцы и влюбленные.

В начале семнадцатого века существовал древний феодальный замок, взгромоздившийся, как орлиное гнездо, на самую вершину холма; у подножья его, по берегам Сены, ютились кокетливые домики деревни Аблон, лениво глядясь в прозрачную воду реки.

Замок этот, постепенно разрушаемый временем, Ришелье и крестьянами, в 1793 году окончательно был разрушен Черной бандой, и теперь от него никаких следов не осталось.

Он назывался замком Мовер.

Деревня Аблон принадлежала ему, и ее жители были вассалами его владельца, графа дю Люка.

Граф был ревностный протестант; его отец, верный товарищ Генриха IV, сопровождал его во всех походах, но после отречения короля уехал к себе в Мовер и больше не показывался при дворе.

Он гораздо дороже ценил свою веру, нежели почести и выстроил в Аблоне протестантскую церковь, куда гугеноты каждую неделю целой процессией сходились слушать проповедь. Теперь ничего подобного не существует.

Но в 1620 году от Рождества Христова все было по-иному. Никто не мог думать, чтоб когда-нибудь случилось что-то подобное, хотя уже готовились втихомолку великие события.

Бурбоны были новым родом, многими поколениями отдаленным от корней великого дерева Капетингов.

Вступление на престол Генриха IV так часто и ожесточенно оспаривалось всеми, что ему пришлось завоевать собственную корону и заставить признать законность своих прав.

По какой-то роковой случайности единственной поддержкой монархических принципов в этих критических обстоятельствах были именно те самые протестанты, сущность учения которых вела к тому, чтоб создать противников трону; поколебав основы католицизма, они внесли таким образом республику в самый центр королевства, не вассалкой, а скорее повелительницей, которой принадлежало право проповедовать свободу мысли, превозносимую в наше время, — свободу, которую тогда каждый мог применять к делу со своей точки зрения и которая тогда стала не только несчастьем для королевской власти, но вскоре и коренным пороком, червем, подточившим могущество и дома Бурбонов, и всего государства.