Густав Эмар - Следопыт

— А, наконец-то, вы вернулись! — строго сказал молодой человек.

Все остановились и стали прислушиваться, понимая, что тут должно произойти нечто важное.

— По какому случаю вы осмелились отлучиться с асиенды вчера около четырех часов вечера?

— Я не видел в этом ничего дурного, ваша милость, и не думал, что вы будете этим недовольны!

— Где же вы провели эту ночь? И почему вернулись только сейчас? — продолжал молодой человек ледяным тоном.

— Я заехал слишком далеко, ваша милость, и когда хотел вернуться, то было уже поздно: ворота асиенды были заперты.

— А-а! — иронически протянул дон Торрибио. — Так что вы ночевали под открытым небом?

— Да, ваша милость.

— Но, вероятно, очень далеко отсюда?

— Нет, всего в какой-нибудь четверти мили отсюда.

— Но, в таком случае, почему же вы не вернулись, как только отперли ворота асиенды?

Лукас Мендес стоял, опустив голову, и молчал.

— Я вас спрашиваю, почему вы не вернулись раньше?

— Я ничего не имею ответить вашей милости, вы допрашиваете меня, как будто вы не доверяете мне; я не привык к такому обращению с вашей стороны.

— Не пытайтесь изменять наши роли! — строго остановил его молодой человек. — Я слышать не хочу ваших сетований! Я желаю знать, зачем вы отлучались, и что вы делали во все время вашего продолжительного отсутствия?

— Ничего не могу сказать вашей милости, я занимался моими личными делами, касающимися только одного меня.

— Смотрите, Лукас Мендес, это не ответ честного и преданного слуги. Какие же это у вас тайные дела, о которых я хочу знать, я должен знать?! — с ударение произнес дон Торрибио.

— Я ничего не могу сказать вам! — отвечал старик в видимом смущении, низко склонив голову и стараясь ни на кого не глядеть.

— Вы согласитесь, однако, что все это весьма подозрительно, и что я никоим образом не могу удовольствоваться подобными ответами.

Лукас Мендес молчал.

— У доброго слуги не может быть никаких тайных дел, о которых нельзя ничего сказать своему господину; я требую вполне ясного и точного ответа.

— Ваша милость жестоко поступает со мной, я этого не заслужил, я ничего дурного не сделал.

— Кто мне поручится за это?

— Все мое прежнее поведение.

— Добрый конь и о четырех ногах, да и тот спотыкается! — насмешливо заметил дон Порфирио.

— Вы слышите, — сказал молодой человек, обращаясь к своему слуге, — в последний раз спрашиваю вас, хотите вы мне отвечать или нет?

— Я в вашей власти, делайте со мной, что хотите, но только я, право, ни в чем не виноват перед вами.

— Нет, довольно! Вы уж слишком долго злоупотребляете моим терпением! — воскликнул дон Торрибио, дав волю своему гневу. — Я хочу держать подле себя лишь таких слуг, каждый шаг которых мне может быть известен, и, поведение которых было бы открыто передо мной, а не шпионов и соглядатаев, — таких я гоню от себя.

— О, ваша милость!

— Довольно! Ни слова более! Вы уже не слуга мне, соберите ваши пожитки и чтобы через десять минут вас больше не было на асиенде. Идите! Возьмите это, и чтобы я больше не видел и не слышал о вас!

С этими словами он кинул ему кошелек, который старик поймал почти налету и быстро запрятал его в карман, с видом удовлетворенной корысти.

— Прощайте, ваша милость, я ухожу, но вы раскаетесь в том, что прогнали меня!

— Что это — угроза? — с пренебрежительной улыбкой спросил дон Торрибио.

— Нет, Боже упаси! Вы были добры ко мне, ваша милость, и я никогда этого не забуду, — это не более, как сожаление.

— Мне нужды нет ни до ваших угроз, ни до ваших сожалений, идите, я вас не знаю больше!

Лукас Мендес почтительно поклонился своему господину и вышел твердым шагом из столовой в сопровождении Пепе Ортиса. Минут десять спустя он полным галопом поскакал из асиенды, направившись к пресидио 44Тубак.

Слуги тем временем вернулись к своим обязанностям и занятиям, обсуждая вполголоса только что происшедшее; строгость и твердость в этом деле, выказанные доном Торрибио, произвели на всех сильное впечатление и, как это ни удивительно, встретили одобрение у большинства. Это, конечно, объясняется тем тревожным, опасным временем, какое приходилось теперь переживать, когда на каждом шагу всем грозила страшная опасность от грозных платеадос.

Дамы также вышли из-за стола и в сопровождении капеллана удалились в свои комнаты, а мажордом давно уже уехал на плантацию наблюдать за производившимися там работами, так что в большой столовой не осталось никого, кроме хозяина дома, дона Торрибио и Твердой Руки.