А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

— Вторая шеренга прибыла с некоторой потерей, — улыбнулся Арт, — а у нас пока что спокойно, и путь до Дюшамбе открыт.

«Рубикон пройден, — думал он. — За горами свобода. Без геологов, полковников штаба, без шпионажа и вскрытия посылок. Так просто!» — Через капельку времени они будут в Дюшамбе. Несомненно, он быстро объяснит причину своего неожиданного прибытия.

Английский летчик — редкий гость в такой глуши. И, кроме того, за него поручатся немногочисленные знакомые в Москве и Ленинграде. «Гиндукуш пройден, — продолжал радоваться Арт, — делать много проще, чем думать». — Еще немного, еще меньше часа, — и он в дружественной стране.

Стало совсем светло. Внизу лежал Афганистан — гористый и суровый; в прорывах облаков над ущельями серебрились узкие полоски горных потоков, скованных головокружительными обрывами. На севере голубели вечные снега отрогов Памира, а дальше, за дымкой бледного воздуха раскинулась огромная чудесная страна, — там будет финиш и долгий отдых.

«Может быть, через несколько дней я, вернее — мы будем в Москве! В Москве, в столице “варваров”!». Арт еще раз улыбнулся, вспомнив вечерние беседы в офицерском бунгало с мнимым геологом. Все случившееся за последние дни и сегодняшняя дикая ночь казались ему мучительным сном и в то же время отчаянной реальностью, — и эту реальность утверждал труп геолога, застывший в одинокой каюте.

— Гей!

Звонкий девичий крик расшибся о хрустальный воздух.

Никто не отвечал.

Марина вошла обратно во двор, полный лицемерным хохотом гусей. Она весело поглядела на золотистую соломенную крышу, где дозревали арбузы и дыни. Высоко за крышей струились серебряные веретена тополей.

— Эй, Марина!

Другой девичий голос, менее звонкий, но полный и металлический, упал на середину двора. Через минуту запыхавшаяся Галя уже грызла подсолнухи, вытащенные из объемистого кармана подруги. Девушки, казалось, забыли, что минуту назад кликали друг друга настойчиво, как на пожар. Лениво, вразвалку, они прошли на теневую сторону двора и уселись на еще горячей завалинке. Наконец, Галя нехотя заговорила:

— Знаешь, поп заболел, говорят, не выживет. Старый больно. Лихорадка.

Марина молча пожала плечами. — Лихорадка? Да, как ей не быть у попа? Ночи теперь холодные, а он на воду ходит, травы собирает. Каждый месяц тащится куда-то верхом, видно, далеко. А, ведь, правда, дряхлый — семьдесят с гаком.

Потом сказала вслух:

— Скучно.

Девушки, как по команде, вздохнули, позванивая рядами пестрых бус.

— Ай!

Из вымершей собачьей будки выскочил и хрипло залился большой рыжий пес. Галя с любопытством вытянула шею в сторону ворот и оправила свою клетчатую плахту.

— Смотри, чужой парубок у двора; ой, еще один!

Действительно, двое парней: один — покрупней, впереди, другой — сзади, вошли и несмело остановились около тонкого вишневого деревца. Первый стал, смеясь, уговаривать заходившегося пса. С небольшим баулом в руке, простоволосый и обтрепанный, он сильно смахивал если не на вора, то, во всяком случае, на бродягу. Но голос у него был мягкий и приятный. Гале показалось, что она уловила сквозь оглушительный лай несколько понятных слов: это не был, впрочем, украинский язык.

— По-русски говорит, — как-то сразу догадалась она и отозвала собаку.

— Стусан, бисова глотка, Стусан!

Пес подкатился к клетчатому подолу и забил пыльным хвостом… Парни подошли к завалинке. Не зная, на каком языке заговорить, девушки сели тесней и строго уставились на пришельцев. Неожиданно тот, что шел сзади, кряхтя, повалился на скамью рядом с ними. Простоволосый вперил в хозяек такой дико-удивленный взгляд, что они не могли не прыснуть.

— Ой! Яга ж вш oni вылупив?

Марина строго подтолкнула Галю.

Красивый, широко улыбаясь, заговорил на чистейшем украинском наречии:

— Ничего не понимаю. Честное слово, ничего не понимаю. Да вы — хохлушки, что ли?

— Хохлушки, а як же?

— Красавицы вы мои!

Он чуть не прыгал от радости. Второй путник успел кое-как оправиться и также вступил в разговор.

— Простите, что я так, — он изъяснялся по-русски. — Мы, видите, нечаянно забрели.

Галя поняла.

— Да вы откуда будете?

— Собственно говоря, из Москвы.

Простоволосый не унимался.

— Голубушки вы мои! Да я сам пять лет на Украине жил, в Киеве… моя мать хохлушка.

Внезапно его голос осекся. Зеленовато-серая бледность покрыла лицо.

— Да ты садись! Есть хочешь, небось?