Иван Коновалов - Сержант и капитан

— Нет, бог на свете есть, что ни говорите, и он справедлив. Ведь я вернулся все-таки туда, где прожил счастливо больше тридцати лет, — говорил он, поднимаясь на второй этаж и ласково похлопывая по грязным перилам.

Никита же старался не задеть плечом стену или батарею ногой, чтобы не измазаться. Цементная пыль, потеки грязи, опилки, полузастывшие пятна олифы… В квартире было холодно, со стен свисали рваные обои, но пол был достаточно чистый. Окна законопачены и заклеены черной бумагой, чтобы свет не просачивался и не привлекал стражей порядка. Стол на кухне, застеленный свежими газетами, три табурета.

— Напоминаю, удобства на улице или, если уж невтерпеж, в квартирах этажом ниже, — сказал Карандыч, обращаясь больше к соратникам, нежели к Никите.

Быстро накрыли стол, нарезали колбасу, ветчину, сыр и хлеб, открыли банки с маринованными огурцами, кабачковой и баклажанной икрой. Почистили пару больших селедок. Ты-рич с гордостью лично вскрыл три банки шпрот, украденные сверх данных денег Карандыч подмигнул Никите. Сели и разлили водку по чистым стаканам. Чтобы их помыть, Тырич специально украл маленькую бутылочку минеральной воды без газа. Хозяин предложил Никите сказать первый тост и тот, неожиданно для себя, согласился. Он сказал просто:

— За то, чтобы всем нам было куда вернуться. И неважно, когда.

Общество оценило и выпило, не закусывая. Потом следовал тост за тостом. За победу советской власти, за одновременное исчезновение всех покрышек на всех милицейских колесах, за один час пропавших продавцов и охранников во всех продуктовых магазинах. Тырич так прямо и сказал:

— Да. Я думаю, что мы всего за один час обеспечили бы себя жратвой и выпивкой и после никого бы не беспокоили, и проблема бездомных в Москве была бы решена на один год точно.

Карандыч заметил, что Тырич утопист. И Тырич ответил, что учителю рисования, конечно, виднее. Поймав Никитин взгляд, Карандыч пояснил:

— Был учителем геометрии и, по совместительству, рисования. Потому и кличка Карандыч, от слова карандаш. Ты, Никита, не удивляйся нашим нравам. Вот смотри, Викторыч, — он указал на одного из не обозначенных ранее, — бывший прапорщик Советской армии, тоже жизнь скрутила, вертану-ла и обрушила. Тебя-то тоже не пожалела. Сам-то среди нас не боишься оказаться? Убогих и сирых?

Никита утвердительно и пьяно мотнул головой:

— Боюсь.

— Так ты не бойся. Ты не окажешься, не тот ты человек. Ты волк, только книжек много ненужных прочитал, потому и мучаешься. Ты и на войну поперся, чтобы доказать не кому — нибудь что-нибудь, а себе одному, без свидетелей, весь смысл жизни без остатка. Найти и доказать. Нашел?

Никита честно признался, что так все и было, но ни смысла, ни правды он там не нашел. И себе ничего не доказал, что всего обиднее.

Про последнего члена компании Карандыч рассказал, что он такой бомж, что на него пробы ставить некуда, и вообще, пошел он к черту. Ни биографии у него, ни желания жить. Козел пролетарский.

— Карандыч, х-х-х-хороший ты человек, но скучно мне с вами, пойду я, — изрядно выпивший Никита привстал, с трудом опираясь на стол.

— А ты постой. Правильный ты парень, таких теперь редко встретишь. Тебе с нами не интересно, и это хорошо. Но за то, что ты по-человечески с нами повел себя сегодня, за то тебе большое человеческое спасибо. И хочу, Никита, за простоту и человечность твою подарить тебе одну штуку из прошлого, которая пролежала в этом доме в деревянных перекрытиях гораздо дольше, чем я здесь жил.

Карандыч с ловкостью обезьяны залез на табурет и начал рыться на антресолях. Спустился вниз с чем-то, обернутым в ветхозаветные материи. Спустился и вручил Никите.

— Вот, бери. Это дневник одного стоящего человека. Он погиб давным-давно. Я читал эту тетрадку и понял, что для того, у которого сил хватит и на приключения, и на путешествия, она в самый раз. Вручаю ее тебе и рекомендую прочитать внимательно. Очень внимательно. Потому что твоя фамилия Корнилов.

Никита развернул тряпье, похожее на застиранные фланелевые портянки, и увидел средней толщины тетрадь в плотной синей кожаной обложке. Он открыл ее. Строчки хорошо читались, но он не мог разобрать ни одной. Пьяные глаза разбегались в разные стороны. Буквы прыгали, наталкиваясь одна на другую, и пытались бежать. Никита закрыл тетрадь:

— Зачем мне это барахло? Какие приключения? О чем ты говоришь? С меня хватит приключений с путешествиями!

Карандыч качнулся, пьяно вдохнул-выдохнул и попытался сформулировать: