Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

– Ты заставляешь меня полностью пересмотреть представления об изощренности человеческого ума, – не стал скрывать Матиас своего удивления.

– Однако следует заметить, что Кальвин относится к евреям не так, как Лютер. Например, он включает их в число избранных Богом и приводит аргументы, что всем потомкам Авраама, в отличие от других народов, уготована вечная жизнь, – добавила его молодая собеседница.

– А евреи слышали эти добрые вести? – поинтересовался путешественник.

– И в отличие от Лютера и Рима Кальвин не обвиняет евреев в смерти Христа, – не отвечая ему, продолжала Паскаль. – Он в ней винит всех. Понимаете, Кальвин говорит, что евреи не могут быть особенно грешны, поскольку все люди грешны в равной степени и сравнения тут неуместны. Но именно поэтому евреев нельзя считать и меньшими грешниками, менее испорченными, чем все остальные.

Девушка улыбнулась, словно бросая новому знакомому вызов.

– Для меня это темный лес, – признался Тангейзер. – В моей жизни было очень мало богословской логики.

– Логичнее всех Кальвин, – заявила Паскаль. – Нужно усвоить лишь одно: все без исключения люди грешны и испорчены до самой последней, непоправимой степени. Верующие и неверующие, спасенные и проклятые, хорошие и плохие.

– Знаю, хотя я пришел к такому выводу самостоятельно.

– Тем не менее некоторых примут в раю, несмотря на то что они точно так же грешны, как те, кто попадет в ад.

– Значит, и у меня есть шанс.

– То есть вы не такой святой, как утверждает ваша одежда.

– Моя одежда обманывает людей, а не Бога.

– Но вы верите в Него.

– Я верю в Бога независимо от имени или учения, которое мы вешаем на Его шею.

Паскаль повернулась к сестре:

– Он говорит, как наш отец.

Флер кивнула и с опаской посмотрела на Тангейзера. Она была года на два старше Паскаль, но гораздо скромнее. А ее младшая сестра снова повернулась к Тангейзеру:

– Мой отец тоже вольнодумец.

– Я бы поостерегся вешать на нас обоих этот ярлык, если только ты не хочешь увидеть нас повешенными, – приподнял бровь Матиас.

– Отец говорит, что в будущем люди будут удивляться, сколько бедствий мы причинили друг другу.

– Нет, они будут слишком заняты размышлением над бедствиями, которые являются делом их собственных рук.

– А еще отец говорит, что королевская свадьба и этот якобы наступивший мир – только видимость. Война лишь немного утихла, и достаточно любой мелочи, чтобы она возобновилась.

– Ваш отец должен был научить дочерей остерегаться незнакомцев.

– Значит, я должна бояться говорить то, что думаю?

– Мы все должны бояться говорить то, что думаем.

– Даже вы?

– Я не могу сказать ничего такого, за что стоило бы умереть.

Паскаль замолчала и стала внимательно разглядывать Тангейзера, словно исследуя темные закоулки его души.

– Жаль, – сказала она наконец.

– Когда-то я тоже так думал, – Матиас налил себе в кружку вина и выпил. – Чем занимается ваш отец?

– Я его подмастерье. – Паскаль продемонстрировала ему перепачканные чернилами руки. – Угадайте.

– Он печатник.

– Издатель, – поправила Флер. – В основном тексты для коллежа де Франс.

Опасная профессия для вольнодумца, подумал Тангейзер, но промолчал.

У Флер, как он заметил, руки были чистыми.

– А ваша мать? – поинтересовался мальтийский рыцарь чуть позже.

– Она умерла, – кратко ответила старшая из сестер.

– Вы не похожи на шевалье, – заявила Паскаль. – Во всяком случае, на графа. Готова поспорить, вы были солдатом.

– Я купец, – ответил Матиас. – Торгую с Востоком, Испанией, Северной Африкой. А попытка вложить деньги в торговлю с Англией обернулась сплошным убытком, когда ваши единоверцы затеяли третью войну и дали «морским нищим» [4]повод захватить мой корабль со всеми товарами.

– Вот почему вы нас не любите, – кивнула младшая Малан.

– Я вас обеих очень люблю.

– Чем вы торгуете?

– Шафраном. Перцем. Опиумом. Стеклом. Всем, чем придется.

– Вы за этим приехали в Париж?

– Нет. Я должен найти свою жену и увезти домой.

– У нее здесь любовник?

Тангейзер никогда не задумывался о такой возможности, и вовсе не из-за добродетели Карлы, хотя ее верность не вызывала у него сомнений – даже мысль о том, что ему могут предпочесть другого мужчину, казалась иоанниту невероятной. Требования его супруги к сильному полу всегда были необыкновенно высоки. Тем не менее, предположи такое мужчина, Матиас посчитал бы себя обязанным прикончить его.