Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

Рыцарь указал наконечником копья на клетку с мертвыми обезьянами:

– Погрузите ее в этот плашкоут, и я позволю вам поцеловать своих жен на ночь.

Те, кто стоял ближе к клетке, принялись рассматривать ее.

– Дохлые кошки. Или крысы, – донеслись до Матиаса их голоса.

– Это обезьяны. Наверное, из Африки. Жуть.

– Может, они заразные?

– Скажи ему, пусть сам возьмет.

– Идите и возьмите их сами!

Двое из тех, кого госпитальер подстрелил, были еще живы. Первому он перерезал горло, и ближний из «пилигримов» попятился. Остальные последовали его примеру. Тангейзер прикончил второго раненого и шагнул на корму лодки.

Один шаг на кормовую банку, следующий – на причал.

Гордость заставила первого «пилигрима» вернуться на место, и он опустил свою полупику. Матиас уклонился от его неуверенного удара и, поднимаясь со скамьи на причал, вонзил копье в пах противника, а затем отбросил его в сторону.

Остальные сделали еще шаг назад. На него были направлены штук шесть копий. Ополченцы сбились в плотную кучу, и наконечники их пик смотрели вверх. Рыцарь понимал, что Карла может его видеть. И из уважения к ней дал им еще один шанс.

– Я сказал, принесите клетку, – велел он.

– Зачем она вам? – спросил еще кто-то из его врагов.

– Мне она нужна, и этого достаточно.

Никто не пошевелился. Ни у кого не хватило ума выполнить его приказ.

Тангейзер поднял копье, словно собирался бросить его, и нацелил в середину первого ряда. Двое или трое «пилигримов» инстинктивно повернулись друг к другу, и их копья пересеклись.

Иоаннит метнулся вправо и отбил два крайних древка к центру, затем нырнул под копья, схватил крайнего «пилигрима» за ремень и сбросил его в воду, после чего вытащил кинжал, ударил следующего противника и бросил копье. Потом он выхватил второй кинжал. Действуя обеими руками, Матиас вспорол животы двум крайним «пилигримам» в следующем ряду, пока те размышляли, что делать. Скользнув в просвет между первым и вторым рядом, Тангейзер одновременно ударил двух следующих мужчин с каждой стороны.

Десятидюймовые клинки. Основание шеи, сердце… Пригнуться, отпрянуть. Чувства и инстинкты мальтийского рыцаря работали быстрее мозга, и смертельные удары настигли уже четверых, прежде чем остальные его враги успели что-то предпринять. В ближнем бою их копья были не просто бесполезны – они мешали. Чувства и инстинкты «пилигримов», и без того вялые, теперь окончательно онемели от фонтанов крови, от скручивающего внутренности страха, а также от скорости и ярости, с которыми смерть присоединяла к своим владениям Сену.

Движение и цели. Правый кинжал налево, левый – направо. Переступить через древко, уклониться от кулака и ударить его хозяина в печень. Выпад, а затем дальше, пока мертвые еще не успели упасть. Сердце, шея, шея, живот. Нож – ударить в плечо, а затем в грудь. Он убил пятерых, нет, семерых за несколько секунд. Кожа блестит от крови. Позади боль и муки, впереди откровенная паника. От строя уже ничего не осталось – просто толпа, которая еще не поняла, что бежит, – те, кто был готов сражаться, пробивались сквозь тех, кто спасался бегством, и все они были беззащитны перед яростью Матиаса. Он убил одиннадцатого. Толпа начала рассеиваться, и Тангейзер оставил оба кинжала в груди двенадцатого, вырвав из его рук алебарду.

Проткнув ею наступавшего «пилигрима» с мечом, он бросил его тело под ноги другого ополченца, которому раскроил челюсть лезвием алебарды. Следующему противнику он пробил грудину и уже оценивал расстояние до еще одного, но тот повернулся, намереваясь спастись бегством. Госпитальер воткнул острие алебарды ему между лопаток, перехватив древко за самый конец.

Потом рыцарь перевел дух и окинул взглядом поле боя.

Он очистил от врага причал и продвигался к площади. Небольшие штабеля строительных материалов могли служить укрытием, но за ними никто не прятался. Восточное крыло Лувра было темным, если не считать фонаря над караульным помещением и одинокого огонька в башне. Осталось еще довольно много «пилигримов», около двух десятков, не считая дюжины на берегу, но ближайший из них держался на приличном расстоянии, которое, по всей видимости, считал безопасным. Половина ополченцев и вовсе спешила прочь, не оглядываясь. Остальных удерживало на месте волнение, шок или присущее зевакам желание узнать, что будет дальше.

Несколько человек наблюдали за Матиасом – вероятно, ветераны, – но даже самый тупой из них понимал, что госпитальер зарежет его, как поросенка, а самый лучший не знал, что противопоставить Тангейзеру. Да и что умеют ветераны, кроме как держать строй?