Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

– Повешенный улыбается потому, что не знает, что повешен, – пробормотал гигант. – И уж точно не знает, что повесил себя сам. Дурак улыбается потому, что знает.

– Эстель, отдай пистолет Гриманду и держись за его мизинец, – велела Карла и повела своих спутников по переулку вслед за Мышками на свет горевших впереди ламп.

Спина и грудь Гриманда задевали стены, а затылок и подбородок едва не касались их. Гуго изнемогал под тяжестью своей ноши, и его бросало от стены к стене. Тем не менее он нес перед собой футляр виолы, сопровождая каждый шаг глухим бормотанием – приблизившись, Карла услышала, что это изощренные ругательства. Где же Матиас? Ей казалось, что с учетом их задержки он уже должен был их догнать. Выживет ли она без него? Да. Но если им обоим суждено умереть, она бы хотела умереть вместе с ним.

Женщина обругала себя.

– Гриманд, подбодрите меня, – попросила она. – Мне нужно услышать мрачную риторику.

– Мы ее услышим из моих кишок, если я не выберусь из этого проулка, – буркнул ее огромный спутник.

В узкой щели перед Мышками и Гуго показался факел Паскаль.

– Все назад! – донесся до Карлы ее голос. – Они переправляются через реку на лодках.

Чем тяжелее оружие, тем сложнее им правильно пользоваться. Тангейзер научил Орланду обращаться только с ножом, даже не мечом, потому что лучше в совершенстве владеть одним видом оружия, чем несколькими, но посредственно. Алебарда, пика, спонтон… Красота и опасность заключалась в их весе. Удар такой силы трудно отразить, но по той же причине очень трудно изменить его направление. При неправильной стойке или хвате это практически невозможно, по крайней мере за те мгновения, которые остаются, чтобы избежать смерти. Алебарда оставляет слишком много времени, чтобы ускользнуть от смертельных объятий. Работа ног, стойка, естественная геометрия, дуга и прямая линия. Спонтон – это настоящая музыка. Тот, кто вооружен пикой или копьем, похож на осла, пытающегося петь.

Матиас направил спонтон влево, и четыре наконечника копья в первом ряду качнулись в ту же сторону. Если бы противники следили за его телом, то ждали бы удара справа. Пригнувшись, мальтийский рыцарь размашистым движением, словно косой, полоснул пикой по ногам двух ближайших «пилигримов» и почувствовал три удара. Когда окованное железом древко, описав круг, оказалось у его бедра, он перехватил оружие снизу, поближе к лезвию, и оттолкнул плечом ближайшего противника, который прыгал на одной здоровой ноге. Тот упал на своего изувеченного товарища, и граф де Ла Пенотье проткнул щитовидную железу следующего за ним, распоров трахею и пищевод. Удар был не слишком сильным, и Матиас повернул острие и выдернул пику из раны. Щитовидная железа взорвалась, словно гнилой фрукт, заполняя легкие раненого едкой жидкостью, и тот взмахнул факелом, заставив товарищей попятиться. Уклонившись от размашистого удара мечом, Тангейзер метнулся в сторону и обогнул фланг первого ряда. Перекрестный хват, оружие на грудь, потом удар, в котором участвуют плечо, рука, бедро и инерция бега. Противника из заднего ряда буквально подбросило в воздух – лезвие спонтона с такой силой вошло ему под нижнюю челюсть, что иоаннит почувствовал, как оно уперлось в основание черепа. Из носа и рта противника хлынула кровь. Остановка, шаг назад, поворот и еще один выпад.

Следующему «пилигриму» из заднего ряда спонтон вспорол бок до самого позвоночника. Уклоняясь от меча последнего мужчины в заднем ряду, рыцарь обратным движением разрезал ему щеку до самой ноздри, но рана была не смертельной, и он провернул древко обеими руками, словно набирая воду из колодца. Послышался хруст – лезвие пики отделило верхнюю челюсть от остального лица, как тугую створку устрицы. Отступив, Тангейзер освободил спонтон, воткнул его острие под грудину противника, приподнял его и бросил под ноги остальным.

Теперь наконец можно сделать необходимую передышку.

Отряд должен тренироваться, чтобы действовать как одно целое. Кроме того, ему требуется командир и согласованность с другими отрядами. В противном случае люди полностью беззащитны. Для Матиаса был бы опаснее один человек, хорошо владеющий мечом. Пока раненые с перебитыми ногами кричали, а тот, у кого было вспорото горло, исходил кровью и ужасом, остальные выкрикивали команды, стараясь не задеть мечами друг друга. Они были достаточно молоды и воинственны, но не знали, что за время, требующееся для одного вдоха, исход их противостояния с мальтийским рыцарем был уже решен.