Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа

– Сдавайся, – предложил он.

Октавьен моргнул. Губы его сжались, указывая на то, что он готовится нанести удар. Он целил в бедро противника, как и ожидалось, но начал движение слишком рано, не сумев сделать так, чтобы цепь все время оставалась натянутой. Цепь звякнула, и удар получился медленным. Госпитальер убрал левую ногу, так что булава пролетела в нескольких дюймах от нее, и перехватил железный шар своего оружия правой рукой. Правая рука Октавьена, увлекаемая инерцией тяжелого снаряда, опустилась к животу. Он раскрылся, словно проститутка на кишащем вшами матрасе.

Матиас перенес вес тела на левую ногу и ринулся вперед, удерживая железный шар у основания шеи – так артиллеристы иногда соревнуются в бросании пушечных ядер. Октавьен все видел, но ничего не мог сделать. Вложив в удар вес всего тела, Тангейзер обрушил шар булавы на лицо противника.

Удар был такой силы, что рука дрогнула, но госпитальер напряг мышцы плеча и довел движение до конца. Октавьен глухо вскрикнул и рухнул на землю. Тангейзер наклонился над ним. Железный шар раскроил левую половину лица гугенота от челюсти до лба. Глаз, похоже, был вдавлен в череп. Тупые шипы разорвали кожу и мышцы щеки, сквозь остатки которой виднелись окровавленные зубы.

– Хирурги зашивали и не такое. Сдавайся, – снова посоветовал иоаннит.

Раненый покачал головой. Матиас оглянулся на кольцо из стоявших рядом суровых мужчин. Все молчали. Братья, похоже, были в шоке. Тангейзер взял рукоятку булавы правой рукой и поднял оружие.

– Я в третий раз предлагаю ему сдаться. – Он повернулся к Октавьену. – Сдавайся.

Тот снова покачал головой.

Тангейзер прикидывал, какой силы должен быть удар, чтобы пробить череп упрямца. Но его мышцы неожиданно отказались это делать. Мораль тут была ни при чем – просто рука решила, что с нее хватит. И с ее хозяина тоже. Матиас повернулся к Грегуару, но мальчик вдруг сорвался с места и побежал к нему.

Мальтийский рыцарь оглянулся. К нему с искаженным яростью лицом неуклюже бежал Бенедикт, держа оружие в левой руке. Из его горла вырвался рев. Услышав этот звук, остальные братья присоединились к нему.

– Позор! – крикнул кто-то из толпы.

Тангейзер повернулся на шлепанье босых ног Грегуара, который уже протягивал ему меч.

– Храбрый мальчик. Беги назад, – быстро сказал он и резко развернулся, готовясь отразить атаку Бенедикта. Тот мчался сломя голову. Рапиру он держал в вытянутой руке, собираясь пронзить врага. Матиас подпустил его ближе, шагнул в сторону и парировал удар – его более тяжелый меч отбросил рапиру к туловищу гугенота. Тот по инерции проскочил мимо. Госпитальер развернулся вслед за ним, так, чтобы его движение совпадало с направлением вращения булавы, и обрушил железный шар на внутреннюю сторону левой лодыжки своего нового противника. От удара кость раскололась, словно фарфор, и Бенедикт, вес тела которого приходился на эту ногу, упал лицом вниз.

Тангейзер оглянулся на третьего брата, который приближался к нему сзади с мечом в правой руке и кинжалом в левой. Ни ярости, как у Бенедикта, ни сноровки, как у Октавьена, у этого человека не было. А может, он знал, что поступает подло, и колебался. Иоаннит шагнул влево, защищаясь и парируя выпад, и взмахнул булавой, вложив в удар всю свою силу. Железный шар описал дугу и угодил третьему брату в ухо. Череп его треснул, и глаз вывалился из глазницы вместе с кровавыми сгустками. Под одобрительные крики и свист толпы безжизненное тело рухнуло на землю. Тангейзер повернулся к четвертому брату.

Это был подросток, не старше четырнадцати лет. Он стоял, сжимая в руке меч, и широко раскрытыми глазами смотрел на смерть братьев. У него было красивое лицо. Потом паренек посмотрел на Матиаса, не зная, что ему делать. Госпитальер подошел к Бенедикту, который сидел в луже крови и тяжело дышал, словно раненый зверь:

– Умри в крови своих братьев, которую ты пролил.

Удар булавой был страшен – от такого могло расколоться бревно, но на этот раз рука Тангейзера не дрогнула. Шипы глубоко вонзились в череп гугенота, и железный шар застрял в его голове, словно рос прямо из нее. Тангейзер отпустил рукоятку булавы, и Бенедикт, падая, потянул ее за собой.

Октавьен захлебывался кровью, лившейся в горло из раздробленного лица. Матиас заколол его ударом в сердце. Потом он повернулся к подростку. Ему не хотелось причинять парню вреда: наоборот, иоаннит стремился проявить уважение, приличествующее ситуации.