Валерий Фатеев - Золотая моль

Если Борис Дмитриевич сел на своего конька, то это надолго. Оратор он прирожденный, а выпив рюмку-две, вообще Цицерон.

— А главная наша проблема сегодня, — огурец на вилке старшего врача взлетает вверх как дирижерская палочка, — растет из-за этого число дебилов, причем скрытых. Их уже гак много, что они лезут во власть, в милицию, в газеты, в разные общественные организации… потому что с виду они нормальны, а приглядись — пунктик какой. Либо клептомания— воруют, заразы, — глянь, нынешняя администрация всю Колыму уже растащила и все ей мало, — либо маньяки. Случай в Пригородном помните?

— Ну ты к столу вспомнил, — недовольно ворчит кто-то, мо рассказчик безжалостно продолжает:

— Вызов поступил в два ночи… Женщине плохо. Голос вроде трезвый, ну, поехали. Поднялись в квартиру — встретил мужчина, нормально одетый, даже галстук модный повязан.

— Где больная? — спрашиваем.

— В спальне.

Лежит женщина, без сознания. Я как одеяло откинул — кровищи…

— Что с ней? — кричу. А этот джентльмен в галстуке, маму его, так спокойно:

— Я ее наказал… бутылку шампанского — туда ей вбил!

Мы так и остолбенели. Сестра милицию вызывает, я больную пытаюсь хоть в чувство привести, а убийца сидит и хоть бы что ему… ну там волновался бы, нервничал или грозил. Я на него поглядываю, и мне страшно, поверишь. Ведь молодой, чуть больше двадцати, а вдруг их таких много, а? Потом выяснилось: обкуренный в дым.

— А… ты с тех пор галстуки не носишь, Дмитрия? — спросил кто-то.

— Ну. Как начну повязывать, сразу вспоминаю, тоже, наверное, пунктик.

— А звали его как? — почему-то поинтересовался Коляня.

— Вроде бы Слава… точно, Станислав.

— Он! Больше некому, — почему-то решил тогда Коляня.

— А за золото повесила… собственная жена. Вообще, кто с этим златом повязался — считай, крест. В лучшем случае, сопьется. В худшем — убьют, зарежут, да еще вместе с семьей, как в Теньке.

— А мальчишку с Марчекана помнишь?

— Это того, что камнем сверстника убил? А потом вместе с друзьями спрятал труп и еще пугал их: мол, вы подельники, поэтому молчите. Да еще поклясться на крови заставил.

— Насмотрелись видиков. А ведь ему всего-то девять лет. Кто же их и как будет воспитывать… точнее, перевоспитывать. У них же сейчас с пеленок другое: насилие, деньги, секс, наркотики, золото.

— Лучшее средство от перхоти — гильотина, — произносит кто-то.

— Кому гильотина? — вздыхает старший и аккуратно выпивает свою дозу. — Внукам нашим, детям?.. Мне кажется, мы еще не воспринимаем всерьез наркоманию. Меры половинчатые, системы нет. Как всегда, на это не хватает денег. Все эти телефоны доверия, Центры по профилактике, эпизодические лекции наркологов… никакого толка. Забудься — и ты в раю. А когда оказался в аду, то сил повернуть назад уже не осталось.

…Где они сейчас, друзья-товарищи, благородное нищее медицинское братство?..

Да, если бы тогда не скоропалительный, похожий на бегство отъезд Наташи, все было бы по-другому.

И может, еще будет по-другому. Может, сейчас повезет.

Но больших надежд на деньги он не возлагал. Не та ситуация. Да и не столько их много, как кажется… Для провинциального Липецка, о котором все уши прожужжал за лето Виктор, их, может, и достаточно. Для мира — нет.

Для его мира.

Он еще чего-то от жизни ждал.

— Спасибо тебе, штоленка, — Коляня серьезно поклонился в сторону замаскированного лаза. — Приютила нас, поделилась.

— Мы еще сюда вернемся? — спросила Ирина.

— В зависимости от обстоятельств. И вообще, не загадывай на дорогу.

Он легко вскинул рюкзак, поправил ружье и первым шагнул на тропу. За ним Ирина, замыкал Виктор.

Сентябрьский ледок похрустывал под ногами.

Золотая осень на золотой Колыме — явление необычайное.

Яркая зелень стланика резко граничит с лимонной нежной желтизной лиственниц. Они уже готовы к зиме, к снегам и морозам и покорно сбрасывают хвою, как будто ко сну раздеваются.

Листва тополей и чозений по ручьям еще пылает языками огня, но и они до первого ветра.

А выше стланика и лиственниц — седой ковер ягеля и могучие горы, словно навсегда застывшие великаны. У самых высоких и имена великанские: Геркулес, Колдун, Абориген…

На вершинах уже ослепительно сверкает снег, и над всем этим небо настолько прозрачное, что глядишь в него как в бездонный чистый родник и кажется: тайна там, в его глубине.

Не могут быть такая чистота и величие понапрасну.

Но тщетно силится взор — не дано.