Илья Трайнин - Всемирный следопыт, 1931 № 03

Рабочие уже получили расчет, они весело укладывают в котомки и сундуки барахлишко, бережно увязывают инструмент.

В каюту входит человек с заячьей губой. Он останавливается у входа, нерешительно вертит в руках крошечный чемоданчик. Потом делает шаг вперед.

— Товарищи, меня поселили в этой каюте, — заявляет он, смешно оттопыривая заячью губу. — Можно?

— Отчего же, — добродушно откликается какой-то бородач. — Фатера свободная, выбирай любую койку. Сегодня съезжаем!

Человек с заячьей губой удовлетворенно улыбнулся и, сунув под одну из коек чемоданчик, направился к выходу. В полуосвещенном коридоре он быстро оглянулся по сторонам, сорвал красную повязку и сунул ее в карман.

В девять вечера прозвучал гонг к ужину. Человек с заячьей губой отправился в столовую и занял место за столом. Здесь он познакомился с соседями.

— Моя фамилия Рабцевич, — сказал он, оттопыривая заячью губу. — Я из Нижнего-Новгорода, — добавил он, хотя никто из собеседников насчет его происхождения не любопытствовал. — Моя профессия — рабочий-химик, — докончил Рабцевич настойчиво.

В конце стола кто-то шумно обрадовался.

— Нижегородский? Браток, вали сюда, есть о чем поговорить!

Рабцевич, беспрерывно улыбаясь, поднялся со стула.

— Сейчас, — сказал он, глядя куда-то в сторону. — Вот только за папиросками слетаю

Он вышел из столовой и больше туда не возвращался.

Очень скоро выяснилось, что Рабцевич страдает неудержимым, почти болезненным любопытством. Его интересовало решительно все: московские цены, производительность заводов, их продукция. Отпускных красноармейцев он одолевал военными вопросами, а бригадиров, побывавших в колхозах, жадно расспрашивал о настроении крестьянства и о том, как протекали хлебозаготовки. Уборщица жаловалась:

— Малахольный парень. Вьюном вертится, песен не поет, ко всем пристает, а потом сядет в уголке и пишет бо зна что.

— Корреспондент, — высказал догадку кто-то из присутствующих.

— Должно быть корреспондент, — охотно согласилась уборщица. — Но только задумчивый — ужасти!

По судовым спискам на «Абхазии» числилось 257 пассажиров. Между тем кладовая отпустила не 257 комплектов постельных принадлежностей, а 258. На один комплект больше против списков.

На теплоходе кто-то ехал зайцем.

Кто был этот заяц?

Двусмысленное поведение Рабцевича сразу всплыло у всех в памяти. Припомнили его назойливое, почти истерическое любопытство, странные подробности его появления на теплоходе и многое другое, что прежде казалось простым чудачеством.

Рабцевича арестовали.

На допросе он назвался уже… учителем. Объяснил, что проник на теплоход с целью «попутешествовать». Свои впечатления от поездки этот «любознательный педагог» излагает в дневнике так:

«Советские сволочи чувствуют себя на „Абхазии“ мещанами…»

В Гамбурге этого скептика сдали на пароход «Чичерин», который шел обратным рейсом в Ленинград.

Тунгус Николка собрался в тайгу промышлять белок. Вычистил ружье, собрал мешок, а затем присел в юрте к костру, чтобы помочь семье расправиться с вареной олениной. Объемистый котел был уже наполовину пуст, когда лай собак возвестил о приходе постороннего.

Это был Ленгам, молодой охотник из соседнего стойбища. Собравшись также на промысел, он шел мимо и решил навестить своего соседа.

— Здорово, — проговорил он, пролезая в чум через узкое отверстие.

— Здорово, здорово, — ответил ему Николка. — Нашел ли ты своих оленей?

— Нашел, будь они неладны. Под самый буркан ушли.

— Далеко. Ну садись. Что слышно в лесу?

— Слышно кое-что, — показал Ленгам белые зубы. — Нынче в тайге много разговоров.

— Ну? Вот это ладно. Ешь мясо и рассказывай.

Ленгам потянул из котла кусок и с хрустом разгрызая сухожилие, стал выкладывать лесные новости: на гольцах недавно подстрелили черную лисицу, богач Гермогешка собирается брать третью жену, а в долине Маккиты появились волки — несколько дней назад они задушили у Егорки трех оленей.

— Это худо, — заметил хозяин при последнем сообщении. — Надо поближе держать оленей. А что слышал еще?

— Еще слышал, что русские хотят ставить в тайге город.