Илья Трайнин: Всемирный следопыт, 1931 № 03

Вечером на моторной шлюпке нас догоняют трое немецких товарищей. Мы берем их на борт и устраиваем торжественную встречу. Один из них, тов. Ч., видный профессиональный работник, рассказывает нам за ужином о положении рабочего класса в Германии.

— Ужасающая безработица, — говорит он взволнованно. — Безработных насчитывается 3 200 000 человек. Страна переживает острый промышленный и сельскохозяйственный кризис. Капиталисты думают отыграться обычным козырем — они снижают зарплату. Недавно была снижена на 8 процентов зарплата металлистам.

Каждый третий голос за советскую власть в Германия — вот ответ рабочего класса империалистам на недавних выборах в рейхстаг.

Утром следующего дня «Абхазия» бросила якорь в гавани Гамбурга.

Вскоре после завтрака теплоход окружил рой служебных катеров и шлюпок, и на палубу один за другим стали высаживаться немецкие чиновники и полицейские. Началась церемония проверки документов у желающих высадиться на берег. На палубе отгородили брезентом место, куда допускались прошедшие полицейскую «чистку» товарищи. В ожидании спуска на берег они живой изгородью облепили борт теплохода, глазея на берег.

Весть о прибытии корабля ударников передается словно по телеграфу. Жизнь на берегу утратила свой будничный трудовой темп, рабочие собирались в группы, все замерло, словно в ожидании грозы. Под огромным береговым краном хлопотливой наседкой суетился толстый десятник с серебряной цепочкой через весь живот. Тщетно пытаясь собрать поминутно пытавшихся улизнуть рабочих, он сердито кричал что-то и тыкал пальцем в записную книжку. Наконец ему удалось восстановить порядок. Тогда из середины толпы вышел молодой худощавый рабочий. Он повернулся лицом к теплоходу, вытянул руку со сжатым кулаком вверх и громко крикнул:

— Рот фронт!

И вся бригада, грозно сжимая кулаки, дружно повторила за ним троекратное:

— Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!

На этом демонстрация пролетарской солидарности оборвалась. Конец обычный — десяток словно выросших из-под земли шуцманов, которые оттеснили демонстрантов к выходу.

О, как сжимались у нас кулаки, когда мы — бессильные и негодующие — глядели на это зрелище!..

Здесь, в Гамбургском порту, разыгрался финал странной истории, которая началась еще в Ленинграде, во время посадки. Произошло вот что.

У контрольной будки, пропускавшей ударников на теплоход, неожиданно создался затор. Длинная очередь рабочих с чемоданами, корзинами и свертками в руках застыла на месте, задние нажали на передних, и в том месте, где двое военных проверяли документы, образовалась пробка из человеческих тел. Ударники весело галдели и перебранивались, кто-то присел на корточки и, ныряя между чужими ногами, настойчиво ловил укатившееся яблоко. Задние вставали на цыпочки, пытаясь узнать причину задержки. Передние, сдерживая натиск товарищей, шутливо отругивались.

В центре толпы, перед военными стоял улыбающийся молодой человек с заячьей губой. Он виновато разводил руками, непрерывно что-то говорил и настойчиво указывал пальцем на свою красную нарукавную повязку. Я протискался поближе. Военные переглядывались, слушая человека с заячьей губой. Донесся его голос:

— Да откуда же я возьму документы? Все бумаги в чемодане, а чемодан на «Абхазии». Я только сейчас на минутку выходил на берег опустить письмо. Как же быть, товарищи?..

В толпе раздались нетерпеливые возгласы. Военные еще раз переглянулись.

— Кажется был такой, — сказал один из них не совсем уверенно. Потом шепнул что-то на ухо товарищу.

Тот подумал и махнул рукой:

— Ну, кати!..

Очередь дрогнула и снова потекла пестрой шумной и радостной толпой.

В общей каюте служебного персонала горячка и спешка. Здесь помещаются рабочие — плотники, водопроводчики, слесаря, готовившие «Абхазию» в дальний путь. Сегодня они вбили последние болты, завинтили последние гайки. Завтра теплоход может отдать швартовы. Впереди — Гамбург, Неаполь, Константинополь, Одесса.