Борис Воробьев - Убу

— Ах, Додди, негодница, чтоб тебя! — обругал ее дрессировщик. — Ты захотела, чтобы тебе одной было весело?

Додди не поняла его огорчения. Она только стояла, с видом согласия покачивая головой, пока он ее отчитывал. Потом ее стало клонить ко сну. Слониха подогнула ноги и легла боком на мягкое сено.

К вечеру следующего дня публика заняла в огромном, недавно построенном цирке — гордость горожан — не только все места, но забила даже проходы. Каждому хотелось увидеть необычайно талантливую, по слухам и по газетам, слониху.

Однако представление чуть не сорвалось. Додди нельзя было выступать. Конечно, она молчала, но так решил за нее дрессировщик. Он переругался с дирекцией, доказывая, что Додди кашляет и чихает, что она не сможет выполнить ни одного трюка и что ей нужен покой.

— Но ты только взгляни, что творится в зале! — сказал директор и сделал умоляющее лицо. — Мы сейчас дадим ей таблеток. А после окончания — еще спирту. Разве мы не ходим на работу, когда кашляем и чихаем?..

И под звуки фанфар в ярком цирковом наряде, сопровождаемая своим дрессировщиком-клоуном, Додди все же явилась на арену.

Как вы думаете, с каким сердцем человек, любящий свою воспитанницу, должен заставлять работать заболевшую слониху? Да еще, как бы в насмешку и в укор, первая часть аттракциона представляла сатиру на людей, допускающих жестокость с цирковыми животными. Наш клоун делал вид, что зло бьет слониху, отчего она падала то на задние, то на передние колени, затем дергал ее за хвост, чтобы она села в металлическое кресло, все время бранился и под конец, будто окончательно рассвирепев на медлительную ученицу, ударил ее громадной дубиной по голове (сделанной, кстати, из легчайшего пенопласта).

— Варвар! — внезапно прохрипела Додди и повалилась на землю, как будто потеряв сознание, На шее у нее был припрятан портативный громкоговоритель.

И вот лежит наша Додди и слышит, как хлопочет над ней испуганный якобы дрессировщик, и знает она, что ей сейчас надо будет вставать для продолжения сцены, а вставать ей не хочется. И так тяжело ей, представьте, так нехорошо, как примерно было бы нехорошо вам, разбуди вас посреди ночи и заставь заниматься зарядкой. Додди и самой были странны ее новые ощущения, ее лень, но она ничего не могла с собой поделать.

По ходу представления клоун должен был побежать за врачом, а Додди следовало сразу же очнуться, переломить о колено дубину и заявить публике, что пришла пора перевоспитать дрессировщика. Но клоун уже несколько раз возвращался на арену, толкал Додди, кричал на нее, она же только слабо шевелила хоботом и раза два кашлянула.

Признаться, наш дрессировщик перепугался. Ведь Додди казалась умирающей! Не могло быть и мысли продолжать номер, надо было хотя бы поднять и увести слониху, чтобы у неискушенной публики не создалось впечатления, что в цирке действительно убивают животных. Надо отдать должное хладнокровию нашего товарища — он нашел способ оттянуть время.

— Будьте свидетелями на суде! — обратился он к зрителям. — Разве Додди оглушена?! Кто видел, чтобы я тронул ее хотя бы пальцем? Выходи! Я утверждаю: она спит! А вы можете проверить правоту моих слов. Спящая, она не любит громких аплодисментов. Они ее будят. Похлопайте!..

Все, конечно, приняли эти слова за приглашение участвовать в новой сцене, и по всем ярусам огромного цирка с прекрасной акустикой зааплодировали — и что же? — Додди действительно стала подниматься на ноги!

Но вставала она не потому, что ее разбудили оглушающие волны звуков, и не потому, что сыплющиеся аплодисменты представились ей армией банок с соками, сгущенкой и медом или гирляндами конфет и фруктов. Она поднималась на ноги потому, что вновь — может быть, ненадолго — ощутила себя здоровой и сильной, и сердце ее билось почти такими же мощными толчками, как в те минуты, когда она была особенно в ударе.

Тысячи лиц и тысячи плещущих рук в этот миг стали для нее тем же, чем для боевого коня, ослабевшего от старости или ран, становится звук боевой трубы.

Додди сначала двинулась вслед за уходившим с арены дрессировщиком, но тут же поняла, что он уводит ее от плещущего и сверкающего зала, и преградила ему дорогу. Угрожающе затрубив, она стала наступать на клоуна.

Тогда только дрессировщик понял, что представление будет продолжено. Делая вид, что испуган, а сам ужасно обрадованный, он спрятался в чемодан, лежавший на арене, и посмотрел в замочную щель на слониху.