Анатолий Устюгов - В бобровом краю

Это был уже фронт…

Посреди колонны, рядом с вороной кобылой Зорькой, бежал на высоких ногах мышастый жеребенок. Его шерсть почернела от пота, но он напрягал последние силы, чтобы не отстать от матери.

Ездовой Федя Бурденко, молодой парень с широким добрым лицом, в пилотке с красной звездочкой, поглядывая на малыша, только жалостливо цокал языком и качал головой: помочь жеребенку было нечем. Положить в повозку? В ней горой лежало оружие и катушки с проводом, а на катушках сидели солдаты.

Когда под вечер проехали спрятавшееся в вишнях село и лошади прибавили хода, жеребенок вдруг часто засеменил ногами, пошел шагом, а потом и совсем остановился. Он стоял на дрожащих ногах и тихо ржал. Зорька, удаляясь, беспокойно запрядала ушами и ответила ему долгим призывающим голосом.

Жеребенок шагнул вперед и упал на землю. Однако он все-таки поднялся на ноги и тоскливо смотрел, как проносятся мимо него повозки с солдатами…

Но вот вдалеке одна повозка вырвалась из колонны, повернула назад и подъехала к жеребенку. Это был Федя. Малыш, ковыляя, подошел к Зорьке и ткнулся мордой в ее брюхо, но сосать не смог: не было сил.

— Эх ты, бедняжка, — сказал Федя, слезая с повозки. — Родился ты не вовремя! Слышишь, как там стучит? Не до жалости сейчас, дорогой. Ну питайся, питайся поскорее, нам нельзя отставать. Потому — приказ!

Но жеребенку было не до еды. Он совсем слабо держался на ногах и весь припал к Зорьке. А колеса колонны грохотали уже далеко.

— Эх, что же с тобой делать!

Федя вдруг обхватил жеребенка руками, поцеловал его в гриву и оттолкнул от Зорьки. Потом вскочил на бричку, ударил по лошадям, и повозка понеслась.

С бугра Федя оглянулся, смахнул со щеки слезу, но навернулась другая. Он и ее упрямо смахнул. И тогда со злым и неумолимым выражением на лице он подался вперед, словно увидел опасность, навстречу которой во весь мах летели лошади.

…А от села, от последней хаты, к жеребенку по дороге бежал в это время белоголовый мальчик.

Многие скажут, что чиж расселяет березу, когда расклевывает на дереве березовые сережки, и семечки с крылышками во все стороны уносит ветерок. Приземлится семечко, и на том месте вырастет деревце. Конечно, это так.

А вот если березка выросла в поле, далеко от леса? Мог ли ветерок принести семечко сюда? Мог, конечно, если это был не ветерок, а ветрище, скажем, во время сильной грозы.

Но, кроме сильного ветра, семечко березы мог так же далеко перенести и чиж.

Почему я это так уверенно говорю?

Потому, что не раз, спрятавшись на березе в листве, наблюдал чижей во время еды. Ухватившись лапками за ветку, чиж увлеченно работает клювом, зарываясь в семечки, как в пену, по самые глаза. Неожиданно взлетев с дерева (а тому бывают разные причины), он не успевает почистить клюв, и семечки, смоченные слюной и прилипшие к клюву, начинают слетать уже в полете. Одни отцепляются сразу, другие позже, но те, которые застревают у самого основания клюва, держатся долго и могут упасть в нескольких километрах от места взлета.

И где упадет семечко, там вырастет березка.

Где ночуют вороны? Всего естественнее предположить: в лесу на деревьях. Однако, как я убедился, это относится больше к грачам.

Был конец августа, около пяти часов вечера. Солнце, склоняясь к западу, освещало рощу высоких берез. У их вершин, чернея сквозь зелень листвы, виднелись шапки грачиных гнезд. Они, конечно, давно были пусты, но грачиный галдеж стоял над рощей такой же, как и весной. А может, громче. Да, да, именно громче!

Я пригляделся к березам. Там, на верхних ветках, сидело много грачей и они каркали… но не все по-грачиному.

Еще пристальнее я вгляделся в птиц и заметил у некоторых серое оперение. Ну, конечно, среди грачей сидят вороны и тоже орут.

Что означал этот грачино-вороний крик? Трудно сказать.

Скорее всего, это было выражение радости жизни, ведь на деревьях сидела почти одна молодь.

Я стал прислушиваться к птичьему хору, в котором как подголоски пели галки.

Ах, вот как! И галки тоже готовятся к ночлегу на этих же березах!

Странно, очень странно! Березы стоят возле железнодорожной станции, грохочут под их ветками поезда, снует по перрону народ, но птиц ничто не пугает. Новые подлетают и опускаются сверху на деревья, рассаживаются на ветки и присоединяются к общему хору.