Виктор Потиевский - Риса

Пробежав немного в глубь леса, Риса ещё долго шла не разбирая дороги, не соображая, куда она идёт и зачем.

Потом забралась под большой и густой, жёсткий куст можжевельника, с удовольствием растянулась на мягком сухом ложе, словно специально приготовленном для неё из пушистого зелёного мха, и заснула.

Заснула, потрясённая событиями последнего дня.

5. РЫЖИЙ И БЕЛОГРУДЫЙ

Белая кривая молния расколола небо. Грохот был такой, что казалось, деревья рушатся и вот-вот задавят Рису, стоит ей только остановиться, задержаться хоть чуть-чуть...

Она поспешила в логово, как только учуяла приближение грозы. Но не успела... Гроза пришла быстро. Первая в этом году весенняя гроза. Свирепая. Яркая. Безконечно громкая. И внезапная.

Рисе казалось, что она уже не добежит до своей пещеры. Она не замечала хлёсткого ветра и плотного ливня, но, когда молния сверкала особенно ярко. Риса шарахалась под густой куст, чтобы хоть как-то прикрыться от всемогущего и неудержимого, что нависало над её незащищённой спиной.

Все звери боятся грозы. Чувствуя её приближение, они прячутся в норы и пещеры, под навесы деревьев и кустов.

Даже человек, знающий про грозу всё, как-то неожиданно для себя испытывает необъяснимую тревогу.

В эту ночь Риса вообще не собиралась на охоту, она плохо чувствовала себя. Во всём теле были тяжесть и ожидание. Но голод выгнал её в ночь. Когда она - усталая, мокрая и испуганная - вползла в свой гранитный дом, гроза громыхала со всей яростью. Словно силы небесные рассвирепели оттого, что упустили Рису, что ей удалось укрыться в пещере.

Она вытянулась на своём ложе и ощутила тупую боль в животе - сильную, тянущую, тревожную. Риса скорчилась, застонала, сдерживая звуки. Ей казалось, она должна затаиться в пещере, чтобы её не было слышно, чтобы про неё забыли. Чтобы тот громыхающий огненный зверь в небе настиг кого-то другого. Не её...

Риса корчилась от боли, сдерживая стоны. Но вот она поняла: что-то произошло. Стало легче. Потом боль совсем прошла. И Риса увидела два маленьких живых комочка, двух крохотных зверьков. И неожиданно поняла, что именно их она берегла от небесных молний, именно их ей так не хватало последнее время. Они прижимались к её тёплой шерсти, и она стала гладить их шершавым своим языком.

Она передвинула котят подальше от выхода, сама заслонила его своим телом, чтобы никто не мог даже увидеть маленьких рысят.

Они неуклюже толкали её лапами в живот, тыкались мордочками. А она всё лизала их, лизала, выравнивая и приглаживая их короткую шёрстку, ласкала закрытые их глаза, словно от этого они могли быстрее прозреть.

А гроза не унималась. Но Риса теперь была готова вступить в смертельную борьбу даже с ним - всесильным, сверкающим, оглушительно рычащим небесным зверем, - только бы спасти, сохранить своих малышей. Их беззащитность среди этого страшного грохота была для неё самой главной заботой во всём огромном мире. Всё остальное для неё просто перестало существовать.

Весь следующий день Риса спала. И хотя рысята всё время двигались, толкали её, они не мешали ей. Они приятно щекотали живот, тепло и движение их маленьких тел успокаивали её, и она спала, утомлённая и разрешением от бремени, и грозой прошедшей ночи, и первыми материнскими волнениями.

Когда белая майская ночь снова зажглась над соснами. Риса привычно встала, собираясь на охоту, и вдруг поняла, что ей нельзя уходить из логова. Как же оставить их - безпомощных, маленьких, слепых... Однако голод выгнал её. Она вышла из пещеры, медленно озираясь вокруг. Отошла на несколько шагов, потом вернулась, постояла у входа в логово, снова двинулась вниз со скалы. Когда она спустилась и пошла по лесу, ей вдруг почудился шум возле логова. Стремительно бросилась она обратно. Рысята спокойно дремали, прижавшись друг к другу, на ещё не остывшем ложе. Наконец Риса углубилась в лес. Но всю эту ночь чувствовала особую тревогу, безпокойство и вернулась с охоты намного раньше обычного. Только снова увидев своих малышей, она успокоилась и старательно вылизала их мокрым и ласковым языком.

Спустя две недели у них открылись глаза. На рассвете у одного - у которого белая опояска на груди доходила до плеча, а к полудню - и у другого. Они уже не ползали так суетливо, как прежде. И пищать стали меньше. Тот, белогрудый, первый встал на все четыре лапки... Сделал шаг в сторону выхода из пещеры. Упал. Снова встал. Риса смотрела на эти его неловкие попытки, радовалась его настойчивости.