Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

– Вам и под Курском нашлась работа?

– Разведка всегда важна. Под Курском она была особо необходима. Стратегическая разведка с уверенностью предсказала место сраженья. Но важным для командования, вплоть до Ставки, было знать день и час начала наступления немцев – важно было упредить их удар валом огня артиллерии. Фронтовая разведка из сил выбивалась, но не могла добыть «языка».

– Вы в этом деле тоже участвовали?

– Участвовала. Но в необычной роли. Нашей группе поручали, просочившись за линию фронта, в ближнем тылу у немцев разыскивать телефонные провода. Я подключалась к ним со своими наушниками и, затаив дыхание, слушала немецкую речь, стараясь выудить хоть словечко, хоть намек на час наступленья.

– Удалось?

– Нет, ничего существенного не услышала. Точное время немецкого штурма сообщил их солдат-перебежчик: «Войску выдан сухой паек и дан приказ занять первую линию окопов».

– Переходить даже нейтральную полосу в такой ситуации было смертельно опасно…

– Очень опасно. На шаг от смерти я оказалась за три дня до начала сраженья. Со своими наушниками сидела на коленях около телефонного провода. Разгибаюсь в жидких ивовых кустиках и вижу в трех шагах от себя высокого молодого немца. В моих глазах он увидел смертельный страх и улыбнулся от удовольствия. А я подумала: вот мой конец. Рука потянулась под мышку, где спрятан был у меня маленький пистолет. Немец сильным хладнокровным ударом выбил из руки моей это похожее на игрушку оружие и стоял молча, меня разглядывая. А дальше произошло то, чего я ждать не могла. Развернувшись, парень поддал мне в зад ударом ноги, таким сильным, что я, как лягушонок, летела метра четыре и, упав, ждала выстрела. Но его не было. Парень швырнул мой пистолет со словами: «Возьми, а то свои расстреляют».

Плохо соображая, я как во сне доползла до наших окопов. Никому, конечно, ни слова обо всем, что случилось, – не поверили бы и не поняли. И судьба моя сразу могла бы драматически измениться…

– А как вы себе объяснили случившееся?

– До сих пор часто об этом думаю. Один вариант: неглупый немец уже понимал, что дело проиграно и что еще одна чья-то случайная смерть ничего не изменит. Но, скорее всего, этот молодой «нетипичный» немец сохранил в душе своей человеческое начало. Ему стало жалко девчонку: ну за что ее убивать, и без того так много уже убито. Пожалел, одним словом. Это движенье души его спасло мне жизнь.

– Скажите, Наталья Владимировна, а много ли было женщин в нашей разведке?

– Думаю, были, но я ни одной не встречала. Чаще женщин внедряли в комендатуры и тыловые службы немцев. От них партизаны и подпольщики получали важные для нашей армии сведения. По мере продвижения на запад я тоже постепенно становилась кабинетной разведчицей – нужны были переводчики при допросах пленных, много было для чтения документов трофейных…

– И так до Берлина?

– Да. И после Победы какое-то время я в армии оставалась. Дослужилась до звания капитана. Гимнастерка моя стала в наградах, как в чешуе рыба. Но захотелось не армейской, нормальной жизни. Вернувшись в Москву, я окончила институт, став конструктором ракетных двигателей.

– На работу взяли в Подлипки?

– Да, к Королеву, окруженному «гвардией» молодых башковитых ребят. Тут опять, как и в армии, я была белой вороной. Но дело знала. Вот эти два ордена – «за ракеты для подводного запуска».

– С Королевым встречались?

– Очень редко. Он был занятым выше макушки и потому человеком малодоступным. Да вы его, наверное, помните по Байконуру. Помните, как он держал, слегка наклонив в сторону, голову.

– Хорошо помню.

– Удивительного ума и работоспособности был человек. В армии таким же кумиром для всех был у нас Рокоссовский. А в Подлипках боготворили все Королева, хотя по характеру эти двое людей были разными.

– Ну а дальше?

– А дальше почувствовала, что время не идет, не бежит, а летит. Тридцать пять лет отдала я «ракетным делам».

– Имели семью?

– Вышла замуж после войны. Но семейная жизнь не сложилась. Детей не было. И муж был для меня человеком не очень любимым. На столе до сих пор стоит портрет Миши Бабушкина, погибшего под Москвой в 41-м. Понятие «любовь» сейчас, как погляжу, обесценено. А для нашего поколения иначе все было. До сих пор сохранилось чувство: мы с Мишей были созданы друг для друга.

– В этой келье оказались вы не случайно?