Борис Ямпольский: Волшебный фонарь

— Во какой большой! Видишь горбы?

— А зачем ему горбы?

— Вот садись — и поедешь куда хочешь.

А верблюд не слышит, все глядит вперед, и морда у него словно знает что-то такое, чего никто, кроме него, не знает.

— Соль любит.

Он и на это молчит, только губу еще больше оттопырил и смотрит вдаль.

— Такого накорми!

— Год его не корми — у него хватит.

И тут уж мне показалось, верблюд не выдержал и печально улыбнулся.

— Верблюжина! Верблюжина! — позвала маленькая девочка, протягивая сайку.

Он идет на зов легким, величавым, плавным шагом, мягко покачиваясь, как во время путешествия по пескам, сочувственно оттопырив губу: «Глупышка, что можешь ты мне предложить вместо сладких колючек пустыни?»

Девочка осторожно протянула верблюду сайку. Он схватил ее мягкими губами, сжевал и покрутил головой: «Ничего, не так уж плохо, как я думал!»

Толпа, довольная, расходится. И снова верблюд остается один, скорбный, спокойный, устремив куда-то вдаль мечтательный взор.

Похожий на гору, старый, морщинистый слон с огромными бивнями стоит неподвижно, тяжело опустив хобот к земле.

Слониха издали почтительно смотрит на слона и одновременно строго поглядывает на слоненка, пытающегося закинуть за спину маленький хоботок.

Вот слоненок подошел к ней, что-то тихо сказал, наверное: «Мухи кусают!», потому что слониха тотчас же набрала хоботом песок — и как дунет на слоненка! Тот от удовольствия зажмурился: «Ух, здорово!»

Слониха легонько подтолкнула его: «Пойди к папе!» Слоненок подошел к слону и осторожно потерся об его хобот: «Я тебе не мешаю думать?»

Подошла и слониха: «Опять тебе шельмец надоедает!»

Она вытянула хобот и, взяв охапку сена, свернула, как повар на кухне свертывает налистники, но только хотела съесть, слоненок ловко, на лету, зацепил своим хоботком, и сунул себе в рот, и сквозь маленькие бивни улыбнулся: «Потрясающе!»

Слон угрюмо посмотрел на него: «Сказал бы хоть спасибо!»

И вот оба они стоят над слоненком и, не жалея времени и терпения, что-то по-своему, по-слоновьи, по-молчаливому, долго и томительно вдалбливают ему в назидание, объясняя непонятное про законы джунглей.

Слоненок слушает, опустив хоботок, выражая этим высшую степень детского внимания и послушания.

Иногда он для приличия кивает головой: «Ощущаю, предки, ощущаю», но на самом деле ему кажется, что все это — старый бред и нет никаких джунглей. Какие уж там джунгли, лианы…

Хобот слоненка начинает от скуки постепенно раскачиваться, и слон вдруг шлепает его: «Не раскачивай хоботком, когда с тобой разговаривают!»

«Хочешь что-нибудь сказать, — успокоительно кладет свой хобот слониха на спину слоненка, — скажи прилично, молчаливо, как это делают слоны на всем свете».

С улицы приходят гудки автомобилей и звонки трамваев, и вдруг слоненок поднимает хобот, морда у него лукавая, и кажется, он спросил: «А на каком трамвае едут в джунгли?»

Слон-папа и слон-мама смотрят друг на друга и согласно-печально качают хоботами: «Вот что значит городское воспитание!..»

И вдруг, неизвестно отчего, все трое одновременно, подняв кверху хоботы, медленно и торжественно уходят с бетонной горки: «Сеанс окончен».

Толпа расходится.

Старый, с могучим горбом як, в грубой, косматой, висящей до самой земли шубе, массивный, точно грузовик, долго стоял у изгороди, упрямо нагнув маленькую курчавую голову с железными рогами, ожидая, что его позовут на работу.

Но вокруг было тихо и спокойно. Мягко падал снег.

Як лег на землю и тяжело задышал.

Сколько неизрасходованных сил в его обросшем шерстью мощном хребте, в бычьей шее, рогах и копытах, а он вот лежит без дела и дремлет. И от его горячего рабочего дыхания вокруг растаял снег.

Серый, поджарый, на легких, быстрых ногах, он одиноко бегает по загону «Острова зверей», принюхиваясь к камням, к снегу, к воздуху, добежит до каменной стены и повернет обратно, и так все время, как челнок, — туда и назад.

— Волк! Волк! Серый волк!

Он остановился и смотрит. «Знаю. А что толку?» И снова с языком на боку продолжает свой бег.

— Ему бы сейчас овечку подпустить!

Он опять остановился и смотрит: «Откуда знаете?»

— Здоров, черт!

— У-у, злой какой!

Волк несколько мгновений смотрит на людей, садится и бессильно лязгает зубами.

Падает снег. Волк, застыв на одном месте, подняв к небу длинную, темную, острую морду, воет, точно спрашивает у снега, у ветра: «Неужели я последний волк на земле?»