Алексей Калиновский - О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии [litres с оптимизированной обложкой]

Ко мне в кабинет вошла женщина с коробкой в руках. Надо сказать, что ни о каких переносках тогда и речи не было, поэтому мелких животных возили либо в коробках, либо в сумках, либо на руках. Коробка была прикрыта куском материи, и, сняв его, я увидел жуткую картину – в коробке лежал котенок месяцев четырех от роду. Его брюшная стенка была порвана в клочья, вывалившийся наружу кишечник покрыт песком и с множественными рваными ранами. Вспоминая этого котенка, я понимаю: даже сейчас, имея многолетний опыт в абдоминальной хирургии и все необходимое под рукой, я не смог бы спасти животное.

– Как это случилось?

– Он упал с третьего этажа на штакетник.

Я стоял, смотрел в коробку и понимал: травмы несовместимы с жизнью, это приговор.

– Доктор, он безнадежен?

– Да.

– Тогда давайте усыпим его.

С моих плеч свалилась гора. Сказать владельцам, что их животное надо усыпить, очень сложно, а подчас и просто нельзя.

Люди не хотят слышать и понимать, что сделать ничего невозможно, а даже если и возможно, то качество жизни как животного, так и их, будет ничтожным.

Владельцев приходится подводить в разговоре к такому решению. А тут женщина сама попросила меня.

Я набрал шприц.

– Вы можете идти.

– Да ничего, я постою.

Минут через пять после инъекции все было закончено.

– Доктор, какой вы счастливый, – услышал я ее голос.

Я остолбенел.

– Вы только что прервали мучения живого существа. А я работаю в детской онкологии в реанимации…

Я смотрел на нее и не мог сдвинуться с места.

– Спасибо вам, – и она вышла из кабинета.

И в этот момент меня пронзила мысль о гуманизме. Нет, не о социалистическом гуманизме, которым нам тогда проели все мозги телевидение и газеты, а о гуманизме настоящем, человеческом. О том, что гуманизм – это не сюсюканье, а подчас мужество в принятии решений, подчас даже очень жестоких.

Как это всегда бывает, именно под вечер в клинику зашел мужчина с довольно крупным кобелем среднеазиатской овчарки. Мне много приходилось работать с этими собаками в доветеринарный период в питомнике Автомобильного завода имени Ленинского комсомола, а короче АЗЛК, поэтому я не понаслышке знал их злобу, бесстрашие и неукротимый нрав. А еще сталкивался с этими собаками в горах Таджикистана, где два лета трудился рабочим в археологической экспедиции. Когда ночью слышишь их рык вблизи лагеря, охота выйти по нужде из палатки сразу пропадает. Но надо видеть этих гигантов, когда они заходят в клинику. Так мы в детстве тихонько заходили в кабинет советского стоматолога, пытаясь убедить доктора, что уже ничего не болит. Сама покорность и невинность.

После традиционных приветствий и первоначальных записей в историю болезни я поинтересовался причиной визита. Кобель с виду был абсолютно здоровым.

– Доктор, посмотрите на его мошонку. Она какая-то большая стала.

Я посмотрел туда и увидел, что между задних лап у собаки действительно болтается огромная мошонка, явно с опухолью внутри. Мануальный осмотр только подтвердил мои опасения.

– К сожалению, не могу сказать вам ничего хорошего. Это опухоль, которую надо оперировать. Другое дело, что опухоль может быть доброкачественной, тогда вопрос метастазирования и дальнейшего лечения отпадет сам собой.

У меня есть привычка все подробно объяснять владельцам, чтобы те знали, что будут делать с их животным и что ожидает их самих. Поэтому я на пальцах начал растолковывать, что придется удалить оба семенника вместе с мошонкой. Но есть маленький шанс, что мошонку удастся сохранить и тогда будет видимость того, что кобель не кастрирован. Я даже дошел до того, что, если все пройдет без осложнений, то есть возможность установить протезы семенников.

Хозяин внимательно слушал меня. Он соглашался с каждым моим словом, время от времени задавая вопросы. И когда я уже закончил свой рассказ, хозяин как-то встрепенулся и спросил:

– А вот если мошонку сохранить, то там же будет пустота?