Меир Шалев - Мой дикий сад

В детстве я хотел стать зоологом. По правде говоря, я и сегодня хочу быть зоологом, и, хотя мне уже понятно, что этой мечте не суждено сбыться, я и сегодня порой возвещаю себе и другим, что в один прекрасный день все-таки пойду в зоологи. А пока я ограничиваюсь тем, что с удовольствием изучаю живность в моем саду. Тут носятся всевозможных видов крылатые существа, полным-полно насекомых, способных прыгать, скакать и летать, вроде бабочек и жуков, сверчков и муравьев, кузнечиков и богомолов, цикад и саранчи, а также великое множество разных ползающих — скорпионов, сороконожек, многоножек и пауков.

Насекомые возбуждают у меня особый интерес. Их несхожесть со мной увлекает меня. Оно будит мою мысль. И не только потому, что особенности их поведения по большей части впечатаны в них уже на стадии яйца, а не приобретены, как у нас, путем обучения и опыта. Но и те превращения, которые они претерпевают позже: от яйца к гусенице и от гусеницы к взрослому насекомому, — это нечто такое, чему нет никаких аналогов в развитии позвоночных.

Я иногда думаю: помнит ли бабочка те дни, когда она была гусеницей? Знает ли гусеница, что в один прекрасный день станет бабочкой? А этот симпатичный муравьиный лев, что порхает сейчас в воздухе передо мной, — помнит ли он, как был страшным хищником, подстерегавшим добычу в песчаной воронке? А какой период своей жизни комар любит больше всего? Ведь личинкой он плавал в воде, а став взрослым, летает в воздухе. В нашей человеческой жизни тоже есть разные этапы, но между ними нет столь резкого и полного контраста, как контраст между долгим, грубо материальным «личиночным» этапом непрерывного пожирания пищи и медленного роста и коротким «комариным» этапом стремительных полетов и любовных игр на зеленом листе. И кроме того, мы ведь растим и учим наших детей, а не просто откладываем яйца на какой-нибудь листок и исчезаем навсегда.

Человек классифицирует насекомых разными способами и, среди прочего, разделяет их на «вредных» и «полезных». В моем саду тоже представлены оба эти вида. Мое большое фиговое дерево погубил жук-дровосек, а личинки гранатовой голубянки из года в год портят плоды того дерева, именем которого эта бабочка названа. С другой стороны, я постоянно вижу пчел и жуков, которые опыляют мои цветы. А есть еще и такие насекомые, которые просто веселят мою душу и разжигают мое любопытство — например, разноцветная кобылка. Когда она стоит на земле, ее трудно заметить, так хороша ее маскировочная окраска. Но когда она пугается и взлетает, она расправляет свои цветастые крылья — я уже видел кобылок желтых, синих и красных — и пролетает несколько метров, ярко выделяясь в воздухе и привлекая к себе удивленный взгляд. А потом, перед самой посадкой, она вдруг так же неожиданно складывает крылья, гаснет и исчезает: глаз, который уже привык к ее яркому цвету, тут же оторопело теряет ее из виду.

Когда-то я часто видел этих насекомых — и в поле, и в моем саду. Но в последние годы вижу их лишь иногда. И бабочек стало намного меньше. В детстве, когда мы жили в Иерусалиме, я видел там очень много бабочек, больше даже, чем в Долине. Это странно, потому что вся сущность Иерусалима вроде бы противоречит легковесной сущности бабочек, их воздушности и многоцветности. В нынешнем Иерусалиме все время кажется, что тут в воздухе летают лишь камни, проклятия, пророчества да вороны со стрижами. Но пятьдесят-шестьдесят лет назад этот город был полон бабочек — ласточкиных хвостов, капустниц и даже махаонов — больших и роскошных бабочек, гусеницы которых я тогда выращивал дома при поддержке мамы и с согласия отца. Я кормил их стеблями фенхеля, которые собирал на соседнем поле, следил за их питанием и ростом, окукливанием и превращением из куколок в бабочек. Вначале они порхали по комнатам, а потом вылетали через окно. И в то мгновение, когда солнечные лучи вливали в них тепло и жизнь, их полет сразу менялся.

Еще одно насекомое, которое, к моему большому сожалению, почти исчезло, — это светлячок. В моем детстве сады буквально светились от их обилия. Я собирал в горсть сразу несколько штук, и их свет сиял у меня между пальцами. После переезда сюда я один раз — только один, сразу после вселения, — увидел в своем саду светлячка и ощутил настоящее счастье. Я надеялся, что эта встреча предвещает множество таких же в будущем. Но меня ожидало разочарование. Сегодня я уже совсем не вижу светлячков и очень по ним скучаю.