Инбали Изерлес - Приключения Тигрового кота

— Мое второе «я»? — Мати нахмурился.

— Ты никогда не задумывался над тем, что прячется в твоем теле и делает тебя тем, кто ты есть?

— Мое второе «я»?

— Да, и это на самом деле твое настоящее «я». Ты молод, Мати. Ты не можешь сейчас все понять.

— Но тогда что такое мое первое «я»?

— Первое «я» — это твое тело. Лапы, которые тебя несут; хвост, который создает равновесие; усы, которые тебя ведут. Смертная кошка, которая отважится войти во Фьяней, должна оставить свое тело у входа в другую реальность. Но тело нельзя оставлять надолго. Слишком дальнее путешествие по этому таинственному миру — попытки пересечь моря, континенты — способно навлечь гибель. Кошка может затеряться во Фьянее, где путь отмечают постоянно меняющиеся границы сна. Кошка может пропасть в мире духов и не найти обратной дороги.

Мати содрогнулся:

— Но почему бы кому-то захотелось туда пойти? Это, похоже, очень опасно.

— Это опасно, Мати. Куда опаснее, чем ты подозреваешь.

Этелелдра замялась, словно решая, что будет лучше сказать. Когда она снова заговорила, Мати с трудом ее слышал сквозь гул дождя и бормотание ветра.

— Как я уже сказала, это источник огромной силы для кошек, которые знают, как ее использовать. И не все пользуются ею ради добра… — Ее голос дрогнул.

Уши Мати прижались к голове. Жар, исходивший из дуба, пульсировал в его лапах. Мати передвинулся, моргнул, глядя в темноту. Возникло неприятное ощущение, будто кто-то слушает их разговор, хотя кто это может быть, он понятия не имел.

— Будь осторожен во Фьянее, но не бойся его, — сказала Этелелдра. — У духов можно многому научиться, и именно из Фьянея происходят все наши кошачьи инстинкты — то, что защищает нас долгие годы в опасном мире первого «я». От первого «я» ты получаешь пять чувств: ощущение, запах, вкус, слух и зрение. А то, что называют шестым чувством, — кошачьи дары инстинкта и предвидения, — принадлежит твоему второму «я».

Мати смотрел на белоглазую шалианку, изо всех сил желая ее понять. И тут вдруг вспомнил маленькую малиновку и сцену в заброшенном складе. Он вздрогнул всем телом.

— Наверное, с моим вторым «я» что-то не в порядке. Я чувствовал что-то дурное перед тем, как нашел малиновку, но это меня не остановило, я вернулся к вишневым деревьям…

Этелелдра заговорила мягко:

— Фьяней в твоей крови… ты не должен оставаться в нем чужестранцем. Давай вместе исследуем полусон.

— Спасибо, конечно, но вы видите, какая там погода? — сказал Мати, испугавшись. — Дождь льет!

Выйти из укрытия во враждебную ночь? Он не хотел покидать теплое дупло, хотя и понимал, что это все равно придется сделать.

— Я же говорила тебе, Мати: Фьяней — не такое место, куда можно дойти лапами. Ты должен войти туда с помощью ума. Помнишь, что ты чувствуешь, когда засыпаешь? Помнишь ощущения за несколько мгновений до того, как погружаешься в сон, когда твое сознание постепенно уплывает из тела?

Мати совсем не был уверен, что понимает ее, но когда задумался о сказанном, то ощутил какие-то перемены в воздухе. Показалось даже, будто старый дуб тронулся с места. Тусклый свет в дупле угас.

А шалианка заговорила:

Мати сидел молча, неподвижно. Он ждал, не зная чего. Мысли скользнули к Домино, к кислому вкусу удивления и предательства, к стыду из-за чувства, что он подвел Воробья… И вдруг Мати осознал, что Этелелдра перестала бормотать. Тепло, исходившее из-под дуба, ослабло. Мати чувствовал, что шалианка наблюдает за ним слепыми глазами.

— Ты должен очистить свой ум от тревожных мыслей. Освободить свои чувства. Духи ждут тебя — и ты должен быть готов приветствовать их.

Она умолкла. И снова застыла.

Мати понял: он должен что-то сделать. Но что именно? Он попытался перестать думать о Домино и остальных, отогнать страхи из-за первой малиновки. Вспомнились темные глаза птички, смотревшие на него, ее лапки, сжавшиеся в крошечные комочки… Он вспомнил, как Воробей попытался сбить лапой синюю муху, яркий красный ошейник Джесс… Мати глубоко вздохнул и почувствовал при этом, как все эти мысли гаснут в его уме. Он задышал медленно, его тело замерло, и внутренняя неподвижность растеклась по каждому волоску его шкурки и по усам. Тепло дуба стало сильнее.

Ощутив эти перемены, Этелелдра снова монотонно забормотала: