Черри Киртон - Моя собака Симба

Несколько недель были мы в пути. Путешествие затянулось, и возникли первые затруднения я заметил, что наши съестные припасы приходят к концу. Десятки километров отделяли нас от ближайшего пункта, где можно было запастись провиантом, и я начал опасаться, как бы наша экспедиция не закончилась трагически. Нужно было экономить провизию, и я урезал на три четверти ежедневный паек каждого из участников экспедиции.

Вполне естественно, что новый режим пришелся туземцам не по вкусу. Сначала они скрывали свое, недовольство, по я был готов к худшему. Как-то утром я заметил необычное волнение в лагере, по-видимому, носильщики решили наглядным образом мне доказать, что настоящее положение дел продолжаться не может, — нельзя работать, если нечего есть, — и я, белый, нанявший их, должен выполнить взятые на себя обязательства и немедленно добыть съестные припасы. Конечно, они были правы, и с какою радостью выполнил; бы я их требования, если бы это было в моих силах!

Туземцы придумали любопытный способ убедить меня в том, что положение наше из рук вон плохо. Гуськом приблизились они к моей палатке; двое несли носилки, на которых неподвижно лежал их товарищ. Остановившись в нескольких шагах от меня, они заявили, что один из них уже умер от голода.

Конечно, я им не поверил; правда, жили мы впроголодь, но до голодной смерти было еще далеко. Я встал и произнес речь на тему, что печальное наше положение приводит меня в отчаяние, но изменить его я не могу; все мы голодаем, и нам ничего иного не остается, как съесть этого человека, который умер от голода.

С этими словами я вытащил свой охотничий нож и приблизился к трупу. Но труп не намерен был ждать дальнейших событий. Внезапно он ожил, завопил, спрыгнул с носилок и удрал. Остальные туземцы нисколько не обиделись на мою шутку; они были в восторге, хохотали во все горло и на время забыли о голоде. Я всегда замечал, что у туземцев Африки развито чувство юмора; они понимают шутку и любят посмеяться.

Этот забавный эпизод развеселил носильщиков, по положение паше ухудшалось с каждым днем. Вдобавок, я заболел лихорадкой, а мой приятель, белый, участвовавший в экспедиции, ушел вперед отыскивать подходящее место для стоянки, где была бы вода и дичь. Я остался один с туземцами. Был я так слаб, что не мог стоять; во время переходов я лежал на своей койке, которую несли носильщики.

В эти тяжелые дни Пип не разлучалась со мной. Бедняжка страдала, как и все мы, от недостатка воды. Жалко было смотреть на нее, когда она ковыляла с высунутым языком, стараясь не отставать от носильщиков. Когда мы делали привал, носильщики ставили мою койку на землю, а Пип подходила ко мне и терлась носом о мою руку.

Как-то пришлось нам целый день итти по жаре, и к четырем часам я впал в полуобморочное состояние. К вечеру увидели мы пруд — вернее, лужу; вода в ней была желтая, вонючая, но так как наши запасы воды пришли к концу, мы вынуждены были здесь остановиться. В луже плавали какие-то отвратительные жуки и черви, но нас это не смутило. Мы вскипятили воду и напились чаю. Каким вкусным показался нам этот чай!

Пип, едва передвигая ноги, добралась до лужи, легла на землю и стала пить. Ей, как и мне, не было дела до того, что вода грязная и вонючая: она утоляла жажду, и этого было достаточно.

На закате солнца пришел туземец, посланный моим приятелем Колем. Он принес весть, что Коль нашел место для стоянки; там есть свежая вода, а в окрестностях водится дичь. Эта весть нас ободрила, и мы немедленно тронулись в путь, надеясь к ночи встретиться с Колем. После чаю я выспался и чувствовал себя гораздо лучше, по все еще не в состоянии был итти. Носильщики снова взгромоздили на плечи мою койку, а Пип, отдохнувшая и повеселевшая, вертелась около них. Но невзгоды паши еще не кончились. Спустилась ночь, а нам предстояло продолжать путь. Вдруг туземцы остановились и, разбившись на маленькие группы, тревожно перешептывались. Пип глухо рычала. В полубреду я спросил, что случилось. Один из носильщиков прошептал: «Кафру»… Носорог! К счастью, зверь на нас не напал. Мы слышали, как он убежал в кусты, и спустя несколько минут тронулись дальше.

Вскоре мы снова остановились: из тьмы африканской ночи донеслось грозное рыканье львов; туземцев оно всегда приводит в ужас. Я знал, что должен встать с койки, взять ружье и быть готовым к нападению, но в эту минуту два носильщика, тащивших мою койку, споткнулись и упали, а я полетел в кусты. Силы меня покинули, я потерял сознание.