Дарья Пушкарева - Хвостатые истории [Советы по воспитанию собак, лисиц, песцов и других животных] [litres]

Когда деревья были большими, мы с мужем – молодыми, а собак в съемной двушке – всего пять, нам в голову пришла великолепная идея: взять шестого пса. Мы раньше никогда еще не выбирали собак – напротив, собаки выбирали нас, и вот такого, чтобы сесть за каталог на пристройство, листать фотографии, спорить, разглядывать, читать истории, в нашей жизни не случалось.

Но я не была бы собой, если бы еще до начала выбора кандидатуры в хвостатую семью не выкатила ряд требований: хочется, чтобы пес был обязательно охотничьей породы, причем инвалид и даже такой, какого точно никто себе взять никогда не захочет.

Дима скептически отнесся к такому перечню, но я замахала руками, убедительно заявив, что «таких собак десятки, если не сотни, просто поверь мне».

Первый вечер поисков закончился фиаско. Как и второй, и все последующие. Я, не скрою – в легком напряжении, перешла с каталогов по пристройству собак в Москве на питерские. Дима заприметил объявление какого-то крохотного щенка русской гончей и предложил забрать его, но я хмыкнула – щенок, дескать, своих людей всегда найдет, а мы ищем страшного инвалида, если ты вдруг забыл.

Ну ок, время шло, а я, с дергающимся глазом, все листала, листала и листала. И в результате вышла на картотеку собак в Краснодаре. Есть там приют для особенных животных под названием «Краснодог». И в папке с фотографиями инвалидов в одной из их социальных сетей я увидела эти глаза.

Гончак. Настоящий русский пегий гончак.

Но положа руку на сердце выглядел он страшновато: перекошенная физиономия, половина лба в сторону, глаза безумные, выпученные.

«Пес Руслан. В детстве он получил черепно-мозговую травму, из-за чего у него такой забавный вид», – точно помню, какой была формулировка. И где-то в комментариях прозвучало, что не очень-то он и забавный, право слово, внешность на любителя. Вот прямо на меня.

– Его не будут звать Русланом, – безапелляционно сказал муж.

– Конечно, нет, – согласилась я. – Придумаем ему имя вместе.

Но для начала нужно было продумать доставку восьмимесячного лосенка из Краснодара к нам, а еще раньше – поговорить с кураторами приюта, узнать о прошлом животного, его привычках, особенностях.

Впрочем, краснодарские волонтеры очень обрадовались моему звонку: инвалиды нечасто пристраиваются, к тому же я им понравилась.

«Вы точно не передумаете?» – спросили они меня перед началом оформления Руслана на авиаперелет. Я была в себе уверена, ведь такое решение категорически нельзя принимать необдуманно. Своим выбором я беру на себя ответственность за жизнь, а это вполне серьезно, согласитесь.

Для перелета щену дали легкий наркоз. Мы встретили в аэропорту огромный пластиковый бокс и, пока грузили его в машину, заметили, что новый наш товарищ уже проснулся и внимательно смотрит на нас своими странными, посаженными на разный уровень глазами.

– А вдруг он агрессивный? – внезапно сказал Дима.

– С чего бы, – хмыкнула я, – поехали.

Дома, освободившись от переноски, Руслан прошелся на заплетающихся лапах по квартире, перенюхался с прочими нашими питомцами, шумно выхлебал миску воды и отправился с нами на первую московскую прогулку.

Имя мы ему уже надумали – Брейншторм! Красивое, звучное имя, мгновенно сократившееся до просто Брейн. «Мозг! – размышляла я. – Умным будет, ведь как корабль назовешь…»

Все шло хорошо ровно до вечера, когда, вернувшись с долгого променада по Строгинскому парку, погоняв голубей, поплескав в Москве-реке лапы и взболтнув там огромный свой язык, Брейнушка не кинулся сначала на Фроста, затем на Грушу, после на Шуню, повалив его на пол и принявшись с остервенением трепать за холку.

Получилось громко.

И, как сейчас помню, за окном уже темно. Ранний сентябрь. Время позднее. Соседи снизу, соседи сверху, везде соседи – а у нас в квартире собачьи вопли и человечьи крики, чего до сих пор ни разу в жизни не бывало. Разнимать не умеем. Как реагировать – не знаем. Кто-то из нас в панику, кто-то в истерику (подозреваю, что оба раза я), Дима кое-как собак разнял и позакрывал по разным комнатам. Брейна – в коридор, мне – телефонную трубку: «Звони. Спрашивай, что это может быть, отчего такое поведение».

У меня колени стучали друг о друга, пока волонтер на том конце провода слушал мой нервно-сбивчивый рассказ. Впрочем, ничего нового я не узнала, кроме того, что в приюте Брейн жил с другой какой-то собакой, у которой отжал будку. А больше ничего конкретного, никаких идей.