Леонид Баскин: Этология стадных животных

Овезли в таких случаях кричал: «Оуш», т. е. «тише, тихий ход». Иногда я часами ходил за ним по пятам. Чаще мы находились справа от отары. Неожиданно я узнал от Пишик-ага, что в этом есть глубокий смысл. Каждого молодого чабана прежде всего учат: «Ходи справа от отары». К этому привыкают и овцы: человек — и угроза, и защита в одном лице — всегда справа (рис. 2).

Рис. 2. На схеме показаны пути движения человека и отары овец при использовании приема «агдараш». Правый фланг отары ( 1 ) поворачивается по большим кругам, тогда как левый фланг ( 2 ) движется по более прямой траектории. Чабан идет справа от отары ( 3 ), в необходимых случаях ( 4 ), подавая сигнал «агдараш». Привычка пастись по кругу сохраняется у овец, приученных к приему агдараш и в отсутствие человека (правый рисунок)

Пишик-ага объяснил мне и замечательный прием «аг-дараш». Дождавшись, пока овцы широко разойдутся по пустыне, чабан кричит «агдараш», и тотчас овцы, не прекращая пастьбы, начинают поворот влево. Ведь они привыкли, что человек всегда справа. Если не послушаешься, он будет сердиться, кричать, бросит палкой, все равно заставит повернуть. Оттого более умные овцы и козы (у них ноги короче, они медленнее ходят) предпочитают пастись на левом фланге, подальше от человека, двигаться по малому кругу. Здесь, в левой части отары, как бы центр тяжести отары, вокруг которого вращаются по большому кругу молодняк, овцы без ягнят, более подвижные животные, не любящие тесноты.

Отара привыкает крутиться влево, и продолжает поворачиваться, даже если оставить ее на несколько часов без внимания. Только когда хотят распустить овец пошире— заходят слева, навстречу вращению, как бы разворачивают клубок.

Вечером у костра, обсуждая с Пишик-ага методы управления стадами, я услышал от него замечательное суждение — зачем вообще пасут овец,

— Ты думаешь, мы не думали над этим или наши отцы этого не знали? Овца и коза дома не знают, домой не приходят. И лошадь возвращается, и верблюд, а овца и коза умрут в пустыне без воды, а домой дороги не найдут. Поэтому мы их пасем: в пески водим, кормим, обратно гоним, поим.

Подумав, я напомнил Пишик-ага, что овец, живущих в поселках, утром выгоняют на выпас, а вечером они нередко сами возвращаются домой. И другой пример: диких баранов, предков наших домашних, никто не пасет, а они сами находят и убежище, и корм, и воду.

Пишик-ага не стал спорить, но этот разговор мне запомнился. Мысль изучить поведение диких баранов, сравнить их с домашними показалась очень соблазнительной и разумной.

Однажды утром, когда мы только собирались выгонять отару на пастьбу, к кошаре прискакал красавец парень на гнедом невысоком коньке. Добродушно улыбаясь, он протянул мне руку, поздоровался с Пишик-ага и Овезли и начал что-то быстро говорить по-туркменски. Я тем временем осматривал коня, и, заметив мое любопытство, парень сказал:

— Что, нравится? Настоящий наш туркменский конь. Очень быстро бегает.

— Он волка гонял, — сказал мне Пишик-ага.

— Сегодня ночью к нам волк пришел, — пояснил мне парень. — Две овцы зарезал, я след брал, гнался за ним. Совсем рядом от вас прошел. Сейчас дальше поеду.

Обратно он вернулся лишь к вечеру. Мы напоили его чаем, я подождал, пока он рассказал все новости моим товарищам, а потом попросил повторить рассказ и для меня.

— На Кумтакыре убили, — сказал мне Бавали. Так звали парня. — Еще Баймамед приехал и мне помогал. Знаешь Баймамеда? — спросил он.

Баймамеда я не знал.

— Чем убили? У тебя же ружья нет, — спросил я.

— Плеткой запорол, — ответил Бавали. — А Баймамед палкой бил.

— Где же волк?

— Там остался на Кумтакыре. Баймамед шкуру будет снимать, в совхоз отправит. Премию получим.

Я расспросил Бавали о жизни на Культакыре, о верблюдах, которых он пас.

Бавали уехал, а я стал мечтать о Культакыре. Я немного устал от овец, нужен был перерыв, чтобы с новым запасом идей прийти в отару. Между тем до марта, когда рождаются в Каракумах ягнята, оставалось еще полтора месяца. Тем временем неподалеку в стаде верблюдов кипели свадебные страсти, а в феврале уже ждали появления верблюжат.

Я перебрался на Культакыр.

Вдруг я понял, что верблюд наблюдает за мной. Он стоял ко мне спиной, но длинная шея позволяла ему смотреть назад, через горб, лишь чуть-чуть повернув для этого голову. Такая неожиданная способность неприятно поразила меня. Желание сфотографировать возбужденного самца-верблюда у меня пропало: пятясь, я озирался по сторонам, подыскивая подходящую дубинку.