Джеральд Даррелл - Птица-пересмешник [Новый перевод]

К вечеру Питер и Одри успели обследовать первую долину и были на полпути ко второй. На ночлег решили устроиться под небольшим скальным выступом. Отсюда, с крохотной лужайки, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями в цвету (отчего они и кажутся объятыми пламенем), сквозь верхушки деревьев, растущих понизу, открывался прекрасный вид на голубеющее вдали море.

Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох кожистых крыльев летучих мышей: они летели стаями в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданьям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.

Сладкий сон путешественников был грубо прерван поутру хриплыми криками и перебранками макак с хитрыми глазками и розовыми седалищами. Позевывая и потягиваясь, Питер выполз из спального мешка.

— С добрым утром, — сказала Одри. — Может, поставишь чайку?

— Охотно, — сказал Питер, склонившись над угольками и подбрасывая сухие веточки, чтобы пламя разгорелось. — И даже поставлю вариться сосиски, которые, к счастью, догадался захватить.

— Ты просто золото! — восхищенно сказала Одри. — И вдобавок ко всему прочему, еще и не храпишь.

— То-то! — сказал Питер. — Перед тобой — образец добродетели! Ты что, поняла это только сейчас?

— Возможно, я соглашусь с тобой, когда увижу, как ты готовишь сосиски, — заявила она, вылезая из спальника.

— А что ты думаешь? Я удивлял весь белый свет, от Стамбула до Бангкока и от Перу до Катманду, своим искусством варить сосиски. Если не похвалишь моего коронного блюда — смотри, не сносить тебе головы!

…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их лужайку и отправились к следующей долине. Время близилось к полудню, а они все еще искали ее и уже решили, что либо она нанесена на карту ошибочно, либо они каким-то образом обошли ее стороной. Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятнадцатиметрового обрыва. Он был почти отвесным и простирался в обе стороны, насколько хватало глаз.

— Слава Богу, что я захватил веревки, — сказал Питер. — Спуститься будет не проблема: я посмотрел, там есть где ставить ноги.

— Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад, — с сомнением сказала Одри.

— Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю, — уверенно сказал Питер.

Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки исчез в густых зарослях кустарника, достиг ли он поверхности поверхности земли видно не было.

— Я пойду первым, — сказал он. — Потом спустишь наши вещи и слезешь сама. Ничего не бойся, только поаккуратнее ставь ногу. О'кей?

— О'кей, — сказала Одри как можно убедительнее, чтобы собеседник поверил ей. Втайне она была польщена: значит, Питер верит, что она сможет обойтись без женской истерики.

Питер схватился за веревку и начал медленно спускаться. Ноги-то поставить было где, но поверхность скалы, как оказалось, готова была искрошиться в прах, и ему пришлось призвать на помощь осторожность. Когда до земли оставалось около шести метров, крупный кусок скалы, на который он уже перенес весь свой вес, рухнул со страшным шумом. Это было так неожиданно, что бедолага выпустил из рук веревку. Одри с ужасом наблюдала, как он катился, словно куль, по поверхности скалы, а затем нырнул головой в кусты и исчез из виду.

— Питер! — крикнула она. — Как ты там?

Ответа не последовало.

К счастью, густые заросли китайской гуавы, в которые он упал, — той самой проклятой гуавы [23] Китайская гуава. , которая глушит все на свете, — самортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да несколькими синяками на боках. Он лежал в кустах без движения и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он со стоном сел и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву крупную птицу.

Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Пред ним во всей своей красе стоял живой пересмешник.