Владимир Свинцов - Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

— Порода такая. Боксер, — пояснила Ульяна Никитична, тяжело поднимаясь.

— Сильно ударена по морде, — согласилась Мария Васильевна и встревожилась: — Ты куда?

— Домой.

— Эт-та что же получается?! Собака болеет, а ты…

— За бинтом. Шины нужно наложить на переломы. Укол обезболивающий поставить, — пояснила Ульяна Никитична.

— Бинт у меня ест. Полежи, милая, я сейчас, — обратилась Мария Васильевна к собаке и по-молодому поднялась. Не то, что каракатица эта… Глянула, в дверях мужик с чемоданчиком. «Вот он — хозяин! Ну, счас я ему… — задохнулась негодованием Мария Васильевна. — Бросил собаку, а сам поди водку халкает…» — Чего надо?

— Слесаря вызывали?

— Кого? Слесаря? Завтра приходи. Некогда сейчас, — Мария Васильевна вздохнула облегченно и выдвинула ящик тумбочки.

— У меня что, одна ты, что ли…

— Ты мне «тыкать»?! — словно вихрь подхватил Марию Васильевну. — Да я тебя вместе с твоим начальником и со всем ЖЭУ… Сказала — некогда. Значит, некогда. Видишь, собака травмирована. Завтра приходи, — и так решительно пошла на слесаря, что тот поспешно ретировался за дверь.

Целый час возились женщины с раненой собакой. Наложили шины. Сделали укол…

— А чего она не рычит, не кусает? — удивилась Мария Васильевна. — Или не больно ей?

— Как не больно. Терпит, понимает, что добро ей делают, — пояснила Ульяна Никитична.

— Бедненькая, как тебя звать? — погладила собаку по голове Мария Васильевна.

— Ма-а! — открыла та пасть.

— Видела?! Разговаривает, — поразилась Мария Васильевна. — Мамой меня называет.

— Это у нее нервная зевота. От шока еще не отошла. От удара…

— Кого?! Понимала б ты… — фыркнула Мария Васильевна. — Говорит она.

— Собаки не разговаривают, — сердито возразила Ульяна Никитична, с трудом поднимаясь с пола.

— Хоть и ученая ты… — начала Мария Васильевна, но воздержалась, чтобы не обидеть. Все-таки помогла собаке, да и дальше лечить будет, куда денется… — Не уходи, подружка, чайку попьем.

— С удовольствием, — подставила под кран руки Ульяна Никитична. — Я ж у тебя в квартире впервые. Хотя живем по соседству пять лет.

— Заходи, не стесняйся. Сейчас я… — захлопотала у плиты Мария Васильевна.

— Зря ты слесаря так грубо, — с опозданием заметила Ульяна Никитична, усаживаясь за стол.

— Не в себе была. Точно. У него тоже жизнь не сладкая, — Мария Васильевна достала конфеты, варенье, печенье, не замечая удивленного взгляда Ульяны Никитичны. — Если завтра придет, задобрю. Если не придет, и так сойдет. Кран не сильно бежит. Потуже закручивать буду, — и вдруг, заметив, что собака пошевелилась, кинулась к ней: — Больно, милая?

Собака тихонько заскулила.

— Конечно, больно, — подтвердила Ульяна Никитична. — Дня три особенно. Потом полегчает. Через недельки две начнет подниматься. Ты хоть с собаками умеешь обращаться?

— Что ж, у меня детей не было?! — обиделась Мария Васильевна и погладила рыжую голову. — Уродина ты моя горемычная.

— Ма-а! — сказала та.

— Вот! — торжествующе воскликнула Мария Васильевна. — От шока она уже… это… отошла. И не зевает вовсе. «Ма-ма!» говорит, — стала на колени и поцеловала: — Поспи, маленькая, я рядышком посижу. Тебе укольчик сделали. Поспи, доченька.

Хотела Ульяна Никитична сказать, что это не «доченька», а он — кобель, но, пораженная необычной нежностью Марии Васильевны, передумала. Взялась за чайник.

— Наливать тебе чаю? — спросила.

— Пей сама. Я тут посижу. Глазки она закрыла, — прошептала Мария Васильевна еле слышно и улыбнулась неумело. Улыбнулась…

Они оба уходили от нее. Уходили в разные стороны.

У мальчика шаги были неровные. Он то замедлял, то ускорял их. Спину держал прямо, напряженно, а голова круглая, с выгоревшими до бела вихрами и оттопыренными ушами, подергивалась в такт шагам.

Старик уходил тяжелой ровной походкой. Сгорбленная спина его наклонялась при каждом шаге и вновь выпрямлялась. Одной рукой он слабо взмахивал, другую держал на пояснице.

Собака переводила встревоженный взгляд со спины мальчика на спину старика и обратно. Ни тот, ни другой не звали ее, не оборачивались на ее тоскливое повизгивание, а уходили все дальше. И тогда она подала голос:

— Гав! — лай был негромкий, вопросительный. И собака, наклонив на бок голову и насторожив уши, ждала — как поведут себя люди?

Старик продолжал идти вперед тяжело, ровно. Но спина мальчика дрогнула, он, словно споткнулся, на какое-то мгновение задержал шаг, и, заметив это, собака в несколько прыжков догнала его, схватила за штанину и униженно завиляла хвостом. Мальчик, украдкой оглянувшись на старика, коснулся будто невзначай головы собаки, но продолжал идти.