Анатолий Онегов - Следы на воде

Приближалось время цветения белой лилии. К этому времени сорогам, видимо, надоела уже игра в «пастухи – стадо» и теперь они реже разгуливали посреди озера и чаще появлялись у самых берегов. Стаи рыбешек подходили к берегу вместе с утренним туманом и беспечно дефилировали вдоль травы до полуденного зноя… Здесь-то в траве сорог и ждали щуки…

Еще до восхода солнца хищные рыбины занимали засады и поджидали добычу. Тогда берега озера походили на линию стрелков из классической охоты «избиение зайцев». В роли зайцев выступала сорога, а обязанности штатных загонщиков выполняли окуни. Окуни время от времени беспокоили стайки серебристых рыбок, растерянные сорожки бросались в заросли и тут попадались в зубы щукам…

Сезон охоты у берегов открылся, и я тут же приступил к ревизии щучьих засад. Я осторожно плыл вдоль травы и вел за лодкой небольшую блесну, проверенную многими поколениями местных рыбаков. Примерное количество щук, явившихся на охоту, я знал, места засад были давно помечены колышками, но сами щуки еще не успели познакомиться с моей снастью… Лодка минует щучью засаду, блесна продолжает свою игру… Вот блесна поравнялась с щучьей мордой – и тут же атака. Короткая борьба, рыбина доставлена в лодку, незадачливый охотник получает на хвосте мою метку и водворяется обратно, в родную стихию.

Умение быстро оценивать опасность, умение помнить именно опасную снасть, знать источник опасности, оставляя удобную засаду для дальнейших охот, – это было верхом подводного «интеллекта». И этим «интеллектом» среди всех знакомых мне рыб обладали только щуки…

Проходил день, другой. Охоты щук около берегов продолжались с прежним азартом, но теперь мне все дольше и дольше приходилось дожидаться поклевок, а следом и встреч с зубастыми подводными, «интеллектуалками». И еще раз подтверждая мои догадки, к моей блесне бросались теперь лишь те рыбины, которым раньше по каким-то причинам не пришлось познакомиться со мной.

Правда, и среди щук порой попадались совсем бестолковые создания. Их не смущали ни уколы крючка, ни лодка – они одержимо бросались за блесной, снова попадали в руки к человеку, получали еще одну метку, снова отправлялись восвояси и продолжали вести себя как ни в чем не бывало…

Кем были эти рыбины: несмышлеными юнцами, что больше надеялись на наглость, чем на опыт, или извращенными пройдохами, которым знакомство с человеком почему-либо доставляло удовольствие?.. Последнее предположение мне проверить не удалось, но небольшие размеры исключительно недалеких щук и их невеликий возраст, установленный по числу годичных колец на чешуе, лишний раз подтверждали ту истину, что даже необыкновенным природным способностям никогда не мешает жизненный опыт, приобретенный с годами…

Озеро, где проходило мое знакомство с обитателями подводного мира, носило все характерные признаки глухого таежного озера. Темные от глубины плесы граничили здесь с обширными мелкими пространствами, а берега были основательно завалены упавшими в воду деревьями. Такие деревья рыбаки называли вершинами, и именно здесь, около самых вершин затонувших елей, щуки и устраивали свои далеко выдвинутые от берега охотничьи засады.

В такой заводи щука могла стоять часами, никак не выдавая своего присутствия. Рядом вертелась мелкая рыбешка, но хищник «молчал». Что мешало ему плотно позавтракать: то ли недостаточная уверенность, что силы, потраченные на атаку, полностью окупятся, то ли неподходящее для трапезы время?

Последнее предположить я никак не мог, наблюдая, как местные рыбаки расправляются с вершинами… В любое время дня рыбак направлялся к затонувшему дереву, опускал щуке под нос судорожно бьющуюся на крючке сорожку и почти тут же с шумом и плеском доставлял в лодку очередной увесистый трофей.

Не менее тщательно обследовал вершины и я и всегда приходил к одному и тому же выводу: щука, стоявшая в засаде, то есть занявшая вершину, редко когда отказывалась от предложенного угощения. Этих щук можно было даже кормить, как всякое другое животное, еще недостаточно привыкшее к нам…

К длинному удилищу я привязывал толстую леску, а крючок заменял кусочком мягкой проволоки. Небольшая сорожка опускалась в воду, старалась освободиться от проволочных пут, падала на бок, поднимала хвост – словом, вела себя несколько отлично от своих благополучно здравствующих собратьев. И казалось, щука только и ждала этого случая – она стрелой вырывалась из засады и утаскивала мое подношение… Новая сорожка крутилась на одном месте, и снова хищник, не обращая внимания на здоровых рыбешек, что толкутся около его пасти, бросается к жертве, отличающейся от сородичей своим поведением.