Анатолий Онегов: Логмозеро

Сделаешь первый шаг по застывшему льду и остановишься. И не от страха – мол, тонок лед, треснет сейчас под ногой, а от необычности состояния: ты над водой, над глубиной озера. Вот под ногами у тебя его дно, еще близкое, видное до камушка, до всякого осевшего на дно листа недавней травы. Дальше дно глубже, темнее, но видишь ть и затонувшую ветку, а рядом с веткой чуть приметную от темных спинок ватагу окуньков-маломерок. \ так все время, пока идешь по заливу, идешь медленно, чтобь привыкнуть к новой зимней воде, и долго не можеип принять, пережить необычность первого льда.

Первый лед трезв и спокоен. Он не пьянит, не зовет в пляс, не приглашает к веселому рассказу, как весенний,] последний лед, голубой и озорной от солнца и талой воды! По перволедью ты входишь в тайну, а настоящая тайна всегда молчалива. И не знаю я, что все-таки лучше: вот тая

вот медленно, шаг за шагом, идти по первому льду все дальше и дальше, все глубже и глубже или вынестись на быстрых санках-финках сразу на середину озера?

О том, что лед уже держит, что охота за перволедным окунем началась, узнал я сразу, заметив из окна далекую, но ясную на льду фигурку человека, катившегося вдоль берега на санках-финках.

Санки-финки стоят того, чтобы о них рассказать, чтобы вспомнить острый, как у конька, полоз, полоз долгий и быстрый, чтобы увидеть снова ладные, аккуратные досочки-планочки нарядного стульчика-седелышка. Легкие и быстрые, эти санки проносят тебя по такому тонкому ледку, ступить на который ногой еще опасно. Другой раз и не сходит рыболов со своих скорых саней, а сидит прямо на седелышке и потягивает из-под себя упорных полосатых рыб-окуней.

На полоз для финок нужна хорошая, быстрая и узкая сталь, как для самого лучшего конька. По старым кузницам и у старых кузнецов такие быстрые полоски находились, а по новым да у новых кузнецов не скоро сыщешь подходящий металл, а потому и заказать теперь финки не так-то легко. А разыщешь нужный полоз, закажи финки только хорошему мастеру, чтобы выгнул полоски-полозья впереди красиво, чтобы ладно и видно поставил на полозья стульчик-сед елышко, чтобы сделал у стульчика, у санок, удобную точеную спинку-ручку из крепкого дерева, а само бы седелышко заложил ровно гладкими дощечками-планочками. И тогда кати себе в любую сторону, ищи по первому льду свое счастье, карауль, выманивай к лунке-проруби большеротых окуней.

К финкам рыболову, что выехал на первый лед за окунями, положена небольшая сумочка, где хранятся в пути легкий топорик и короткая зимняя удочка. Топорик быстро v негромко вскрывает узкую прорубь, и в это окошечко уходит под лед маленькая, юркая блесенка-окуневка.

Давно не встречал я на льду рыболовов, по-настояще>. промышлявших перволедных окуней одной блесенкой. Давно завелись у нас добрые зимние снасти, напридумывал! мы самых разных сторожков и мормышек, научились мь выманивать к лункам любую рыбу, и больше не игрой снасти, а богатыми дарами-прикормками. Знал и я все этт премудрости и не думал, что однажды встречу на ль; людей, которые все еще помнят главную дедовску! снасть – блесну, помнят и любят главную старинну! подледную потеху – блеснение окуней.

Удивили меня логмозерские старики своей немудро*

снастью. Не удочка, а короткая прочная палочка, как тонкое кнутовище, не леска-невидимка, а добрый шнур, каким ловят теперь лишь щук да сазанов. Лески у стариков короткие – мелко озеро, да и идет окунь еще в самые берега, – так что с метр всего и лески-шнура, а на конце толстой лески поводок потоньше, на котором и сверкала крохотная металлическая полоска с впаянным в нее зацепистым крючком без бородки.

И крючки, и блесенки старики делали сами. Блесенки тут же оживали в воде, и узнать тогда в них металлическую поделку не было никакой возможности. Блесенками старики долго не играли, не пугали рыбу: макнут раз, другой, много третий и задержат то у самого дна, то в полводы, то под самой прорубью-лункой, задержат на минуту-другую, опять качнут и опять задержат на время.

Глядишь за такой рыбалкой, и кажется, что старик спит, спит, потому что стар. Привыкнешь к такой неторопливой ловле, заглядишься и не усмотришь момент, когда удочка-палка в руках старика чуть дрогнет, и тут же выскочит на лед полосатый красавец, красногрудый, большеротый окунь в хорошую мужскую ладонь.

Метнется окунь из проруби вверх на лед, соскочит сам с крючка без бородки. Ухватишь взглядом только что пойманную рыбину и не заметишь, что старик уже тащит из-подо льда другого, третьего окуня-лобана. И быстро так, ловко, только рукой водит. Три, четыре рыбины, много пять – и все. Окунь налетел, нашел на старого рыболова по своей старой тропе и двинулся дальше по своей зимней дороге, которая известна, конечно, удачливому рыболову. Но не кинулся старый рыболов, за рыбой. Дал ей успокоиться, оглядеться, подобрал пойманных окуней, положил в сумку топор, удочку, повесил сумку на ручку финок и покатил дальше, обходя стороной окуневую тропу. Обошел издалека, остановился, открыл топориком узкую прорубь-лунку и снова будто заснул над окошечком открытой воды. И так весь день, встречая, отпуская дальше и снова дожидаясь у лунки окуней, вел старик свою мирную, умную охоту за перволедной, тяжелой и пугливой рыбой.