Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь

Бархатные лапы ступают по песку мягко, бесшумно.

Это был настоящий прощальный вечер.

Никогда еще у цирка Струцкого не было более богатой программы. Гимнасты и эквилибристы. Лошади и слоны. Обезьяны и львы. Пантеры и собаки. Акробаты и клоуны. И все они состязались в ловкости и смелости, в выносливости и презрении к смерти, словно заранее решив оставить по себе неизгладимую память.

Публика переходила от волнения к взрывам хохота, от изумления к радости, доставляемой выходками паяцев в широких панталонах и колпаках с колокольчиком.

Всех пробрала дрожь при виде сальто-мортале гимнастов в черном трико. На груди у них был вышит белый череп. Они летали с одной трапеции на другую без защитной сетки, которая обычно натягивалась под ними.

— Хватит! Перестаньте! Довольно! — слышались отовсюду, из партера и с галерки, возгласы зрителей, испуганных этой безумной игрой со смертью.

Но гимнасты с белым черепом на черном трико только трясли головой: что значит «довольно»? Терпение, господа, у нас есть и другие номера!

Их было четверо: двое мужчин и две женщины.

Они раскачивались в воздухе на тонких трапециях, прикрепленных к колосникам цирка-шапито, под ослепительно горевшими лампочками. Перекликались, звали друг друга, повисая над пустотой то тут, то там и через секунду опять возвращаясь на прежнее место. Они скрещивались в воздухе, скользили, меняя руки, с одной трапеции на другую, соединялись в одну черную гроздь тел, разматывались цепочкой и вновь оказывались на раскачивающихся трапециях, улыбаясь онемевшей от страха публике и натирая ладони белым порошком, чтобы начать все снова.

Гимнасты соперничали в ловкости с белками, которые живут в лесу, но у белок нет на груди черепа. Им не грозит опасность сорваться от малейшей ошибки и разбиться насмерть на песке, утоптанном ногами людей и копытами лошадей.

Потом настал черед громадных слонов с пепельной кожей и ушами, как лопухи. Они грузно выступали на своих похожих на толстые бревна ногах, поднимали хобот, чтобы, как из душа, окатить себе спину холодной водой, вставали на дыбы и танцевали в такт музыке. Это были добродушные великаны. Они слушались тоненького прутика и забавно дудели в горн хоботом.

Не преминул появиться на арене и глупый Августин.

Как всегда, этот лопоухий простофиля показался совершенно некстати в глубине арены из-за бархатного, вишневого цвета занавеса. Фалды его фрака волочились по песку. Длиннущие туфли напоминали лыжи. Высоченный крахмальный воротничок казался надетой на шею манжетой. Костюм его дополняли пять напяленных один на другой жилетов и пестрый галстук. Нос у Августина напоминал спелый помидор, а кирпичного цвета волосы торчали, как иглы испуганного ежа. На пощечины и удары по голове широкой доской он не обращал никакого внимания. Внезапно на лбу у него выросла увенчанная красной лампочкой шишка, из волос вырвались пламя и дым. Когда он упал, споткнувшись о ковер, где-то в задней части панталон у него сама собой заиграла губная гармошка. Потом он стащил кухонные ходики и, пристегнув их на цепочку, принялся горделиво расхаживать по арене, подражая важному барину на главной улице города. Ходики оказались в то же время будильником и зазвонили у него в кармане в ту секунду, когда их хозяин обратился к нему с вопросом: не знает ли Августин, кто украл у него часы? После новых проделок, сопровождавшихся, по обыкновению, неистовым враньем, он поссорился с другими клоунами, Тото и Тэнасе, мешая им петь и требуя, чтоб они научили его этому искусству.

И как полагается, простофиля Августин неизменно оставался в дураках.

Голубоглазая девочка в белой шапочке забыла про только что испытанные страхи и уже не цепляется за рукав дедушки: раскрасневшаяся от хохота, она топает ножками.

Топал ногами и Петруш в своем поношенном пальтишке. Не обращая внимания на строгий взгляд билетера в синей ливрее с позолоченными пуговицами, он все еще стоял в партере, у самой арены.

К счастью, в это время сзади к Августину подошел осел, схватил его зубами за панталоны и уволок с арены, чтоб тот не путался под ногами.

Японские акробаты виртуозно жонглировали тарелками, бутылками, мячами, апельсинами и серсо. Потом был парад лошадей, и наездница в короткой юбочке показала чудеса вольтижировки. Ее сменил силач, который выдержал на груди тяжесть мельничного жернова с пятью стоявшими на нем людьми, пока другие атлеты не разбили жернов молотками. Обезьяны обедали за столом и катались на автомобильчике, который был не больше детской коляски. Шофером была тоже обезьяна. Она умела ездить только на большой скорости и отчаянно, не переставая, сигналила. На крутом вираже автомобильчик перевернулся посреди арены, и самая старая из обезьян в наказанье схватила незадачливого шофера за уши и пинком прогнала его прочь. Но самой забавной была обезьянка, умевшая играть на гармонике и курить.