Аскольд Якубовский - Возвращение Цезаря

Вот уже минут сорок Каляев топтался на огромнейшей куче мусора.

Направо от него был закатный город. (Тени крайних домов протягивались даже сюда, на высыхающие болота.) Прямо уходило шоссе. Пыль и жженый бензин летели с машинами.

Болота… Когда-то они были приятные, дупелиные, с короткой травкой. Сейчас здесь городской отвал — болота осушали мусором.

Каляев посмотрел на них. Но думал о том, что получилось глупо: вместо наслаждения вечерней едой надо стоять на высокой куче металлических отходов и смотреть на болота и шоссе.

Зазвенело. Каляев взглянул — два пацана проволочными кочережками разбирали мусор. По временам они что-то выуживали и, после спора, клали в мешок.

Пацаны приехали сюда на красном мопеде. Он стоял рядом. Что они могли брать здесь?

Каляев поглядел себе под ноги и увидел куски алюминия и латуни, медные шестерни. Решил — для детей это великое игровое богатство.

Должно быть, привезя найденное домой, они балуются железяками, раскладывают их, делают пистолеты и стреляют друг в друга горошинами.

— Для чего берете? — спросил он пацанов.

Они подняли головы. Молча глядели на Каляева. В глазах их напряженная серьезность: или старались понять его вопрос, или прикидывали, стоит ли он ответа.

— Для чего мусор гребете? — крикнул Каляев, сердясь.

— Моделируем, — ответили они. Поднялись, взяли мешок. Повозились с мопедом и укатили, треща мотором, пустив тонкие струи гари.

— Моделируем, — повторил их ответ Каляев. — Моделируем…

И нервно затоптался: он не мог смоделировать поведение Цезаря: ведь должен был обогнать его, должен, тот шел, а Каляев воспользовался автобусом.

Получилось так: с работы он пришел голодный и раздражительный, в машине, при посадке, порвали рукав нового костюма.

Порвали слегка, но Каляев расстроился. К тому же день был знойный: Каляев на работе потел и задыхался. Тело его хотело прохлады.

Дома было хорошо, жена подала окрошку прямо из холодильника.

Он хлебал и постепенно успокаивался. Когда ел второе, жена сказала, что Цезарь опять сбежал — выскользнул перед его приходом и ушел. Наверное, теперь он гуляет в сквере или обнюхивает углы домов. Будет новый скандал в домоуправлении.

Каляеву бы кинуться ловить собаку, но усталость и вкусный обед преодолели.

— А, придет.

Каляев знал, что такой ответ порадует жену: Цезарь, старея, превращался в неопрятную, рассеянную собаку. Жена тяготилась им. Сам Каляев не любил рыхлую морду Цезаря, обвисшие веки, его вздохи, бессонницы, ночное постукивание когтей по твердому полу. К тому же зубы Цезаря болели, отчего он кряхтел и даже постанывал.

Да и сколько можно терпеть эти дурацкие побеги! Со времени, когда свалкой испортили ближайшие болота, Цезарь сбегал раз двадцать. Бежал он в одно место — вдоль шоссе к Марьяновским далеким болотам. Там и охотился — один искал птицу, делал стойку, пугал… Там его приходилось искать.

И вот снова ушел — на заплетающихся ногах.

Каляев принялся было за десерт (чернослив со сметаной). Но вдруг ему вообразилась белая собака, шаткой походкой пробиравшаяся к болотам. В конце концов это почтенная страсть. Сам он (и обстоятельства) поборол желание охотиться, бродить по болотам с ружьем.

А вот Цезарь не может, он рожден только для дела охоты. Каляев поднялся. Но где искать собаку?…

Он прошел улицами — Космической, Авангардной. На скамейках сидели всевидящие старухи. На вопросы о белой собаке они отвечали отрицательно. Тогда-то в автобусе он приехал сюда, к выходу из города, и стал ждать Цезаря.

…Прошел еще час. Каляев переминался на позванивавшей куче. От его топтания то и дело какая-нибудь штука, гремя, скатывалась вниз.

Каляев провожал ее взглядом.

Наконец закат опустился на верхушку кучи. Собаки нет. Определенно, пес опередил его и ушел на Марьяновские.

Или с Цезарем что-то приключилось?

Может быть, он угодил под машину и сломан колесами и его надо искать в городе?

Снова взгляд Каляева прошел от теней города к взблескивающим плоскостям оставшихся болотных луж. Теперь, когда косые лучи солнца кровенили болото, особенно выделялись клочья бумаг. Каляев никогда не думал, что здесь столько бумаги. Едва ли ее всю выбрасывали, наверное, бумага прилетела и сама, вырванная из рук сильным ветром.

Он в ветреные дни не раз видел этих газетных птиц, летевших, размахивая страницами, над городом вместе с воронами и сбитыми листьями тополей.