Фарли Моуэт - Кит на заклание

Сам я помню дальнейшее довольно смутно, но Курт, бежавший следом, рассказал мне потом, как было дело:

— Когда я поднялся на холм, вы были уже внизу. Сперва я вас не увидел, а только услышал, как вы кричите не своим голосом: «Убирайся отсюда вон, идиотка проклятая!» Потом гляжу — вы ее кулаками молотите, прямо по голове. Вы были как пьяный. Я еще подумал — это же все равно, что пытаться в одиночку спустить на воду корабль. Потому что китиха была в точности как корабль, выскочивший носом на берег.

Мое безрассудное поведение так поразило и расстроило Курта, что он остался на холме и оттуда глядел, как я ругаю китиху последними словами и приказываю ей идти в глубину. Наконец, вне себя от отчаяния, я уперся спиной в выступ скалы, а ногами — в гигантскую, упругую, как твердая резина, губу китихи и принялся, надрываясь, спихивать животное с берега.

Это было безумие, конечно, — несколько десятков килограмм немощной человеческой плоти против восьмидесятитонного животного! И все же я пинал китиху каблуками, упирался в гранит, орал и, кажется, даже плакал от бессилия.

И вдруг китиха зашевелилась! Я увидел, как в воде засветились ее громадные ласты, похожие на пару гигантских рук, и понемногу, почти неприметно, пленница отошла от берега и, развернувшись, двинулась по поверхности к центру заводи.

Курт скатился с холма и стал рядом со мной.

— Отлично, шкипер! Вы ее спасли! — воскликнул он.

Но Курт ошибался. Успокоившись и обретя способность рассуждать трезво, я понял, что не злосчастная случайность и не жестокие преследователи загнали китиху на берег. Она сама вылезла на камни, потому что была слишком слаба, чтобы плавать. Да, мне все стало ясно. Беловатое месиво на берегу — это же рвота. Нашлось объяснение и для отравлявшего воздух зловония. Я вспомнил: точно такой же тошнотворный запах я слышал в 1943 году в Сицилии. Он исходил от гниющих ран солдат, умирающих от гангрены.

Это было еще не все. По обе стороны от медленно удалявшейся китихи в воде оставались тонкие темные полосы. Начинались они возле огромных вздутий на ее боках и спине. Я сам видел, как из одного такого вздутия толчками изливалась кровь. Это, конечно, были нарывы, гигантские резервуары гноя, которые уже начали вскрываться, извергая скопившуюся в них смердящую массу в холодные воды заводи.

Полуживой от ужаса, я смотрел, как китиха медленно плывет через заводь, оставаясь все время на поверхности. Вероятно, измученное животное было просто не в силах уйти в глубину. Наконец пленница достигла противоположного берега (казалось, ее отнесло туда ветром) и снова положила свою могучую голову на прибрежные камни.

— Черт возьми, ее снова вынесло на берег! — встревоженно воскликнул Курт.

— Ее не вынесло, Курт, — уныло объяснил я. — Она больна. Ей так плохо, что она даже плавать не может. Она тонет. И знает, что ей надо держаться на мелководье, иначе она захлебнется.

Курт недоверчиво покачал головой. Ему трудно было представить себе, что животное, рожденное в океане, может захлебнуться.

Я и сам никак не мог собраться с мыслями. Уж очень неожиданно обнаружились мои заблуждения. Я проявил чудовищное легкомыслие, поверив, будто сотни пуль, засевших в теле китихи, не причинили ей большого вреда. Мне просто в голову не пришло, что могучий кит станет жертвой невидимых глазу микробов. Между тем именно это и произошло. «Что теперь делать? — думал я. — Проклинать собственную глупость? Или еще не поздно что-нибудь предпринять?..»

Но что можно предпринять, я не знал, и нерешительность парализовала меня. Больше всего мне хотелось срочно связаться с Шевиллом или с кем-нибудь, кто умеет лечить китов и научит меня, что делать. Однако оставлять китиху одну на берегу было опасно. Я уже понял, что рыбак с острова Смолс ошибся и никто китиху не резал; но ведь она теперь совершенно беспомощна, и как только в городе узнают об этом, кое-кто наверняка решит, что настал самый подходящий момент прикончить пленницу. Поэтому оставить свою подопечную без охраны я боялся. Мог ли я объективно оценить, насколько глубоко проникли вирусы злобы и подозрительности в умы горожан, когда и сам я, как видно, не избежал этой заразы.

От дальнейших колебаний меня избавило появление в проливе полицейского катера. Дэнни Грин услышал, что китиха снова подверглась нападению, и, не побоявшись сильного волнения в заливе Шорт-Рич, пришел ее проведать. Дэнни бросил якорь, спустил ялик, и они с Мэрдоком подошли к берегу, где стояли мы с Куртом. Пока я объяснял ситуацию, Мэрдок глядел в бинокль на громадный неподвижный силуэт у противоположного берега. Когда я кончил, он опустил бинокль, обернулся, и я увидел выражение боли и гнева на его лице.