Орел получил свободу и улетел, унося с собой верное представление о среднем обывателе. Надеюсь, он и теперь наслаждается вольной жизнью в какой-нибудь зеленой, изобилующей дичью долине между гребнями гор Кануку, вместо того чтобы томиться в клетке в Джорджтауне или в одном из зоопарков США, куда он скорее всего был бы продан. Да-да, из достоверных источников мне стало известно, что директор Джорджтаунского зоопарка мистер Ханиф намеревался «экспроприировать» и орла, и тапиров, а также что несколько североамериканских зверинцев давно уже мечтали приобрести знаменитого гвианского орла-обезьяноеда. Надо ли говорить, что на белого тапира — единственного в мире! — сразу нашелся бы покупатель. Крупные зоопарки не пожалели бы отдать десятки тысяч долларов за такую редкость.
А главный предмет моих тревог, Бранку и Бруно, ничего не подозревая, знай себе хозяйничали в саду Джефа Ломаса позади магазина, столь хорошо известного большинству местных вакеро (так здесь называют ковбоев). Кроме тканей, консервов, зеркал, пил, спиннингов, шляп, радиоприемников и прочих товаров первой необходимости, для кентавров экватора, дни которых проходят под знойным солнцем пыльных ранчо, здесь есть ПИВО. Джеф не лишен чувства юмора, и он рассказал мне, как один томимый жаждой вакеро, не успев управиться с десятой банкой, вдруг стукнул ею о стойку и отупело воззрился на дверь за спиной хозяина. Там, в нарядной рамке из гардин, возник… тапир! Зверь смотрел прямо на клиента, и тот мог бы поклясться, что он крутит хоботом, совсем как живой. Вакеро протер глаза, поглядел еще раз — слава богу, немыслимое видение пропало! Бруно — это он вошел в лавку через заднюю дверь — вежливо посторонился, чтобы и Бранку мог взглянуть на новый для них уголок окружающего мира. И когда наш пастух, облегченно вздохнув, допил свое пиво, его глазам снова предстал тапир. Да какой — белый, нет, даже РОЗОВЫЙ! Загорелый вакеро слегка побледнел и вытаращил глаза. Некоторое время взгляд его переходил с небывалого монстра на банку и обратно, наконец, надолго зарекшись пить пиво, он поспешно проковылял к своей верной лошадке и ускакал домой.
Дождливый сезон продолжался. Он пришел на смену засухе, которая держится очень долго — семь, а то и восемь месяцев — в Рупунунийской саванне. Окружающие степь горные массивы притягивают влажный воздух, охлаждают его и забирают почти все осадки, пока не наступает перенасыщение, после чего избыток влаги могучими потоками выливается на жаждущую, истрескавшуюся почву.
Дождь оказывает сильнейшее воздействие на растительный и животный мир. Цапли и другие пернатые рыболовы собираются в огромном количестве и строят гнезда. Я занимался съемками в разных районах, сражаясь с вездесущей сыростью, и без конца откладывал решение проблемы тапиров. Но наступил момент, когда больше нельзя было откладывать. И дело было не только в тапирах, но и в моих ногах. Если ты день-деньской шлепаешь по грязи и воде, ранки, причиненные насекомыми, не хотят заживать. Сначала была поражена одна ступня, за ней — другая, началось сильное воспаление, и я почувствовал, что надо лечиться, иначе дело может дойти до ампутации. Для диабетиков лечение ран на ногах особенно затруднительно. Чтобы спасти свои конечности, я должен был срочно возвращаться в Швецию.
В последний день я связался с одним другом в Джорджтауне, попросил его выправить экспортную лицензию для тапиров и проследить за их отправкой на самолете через Атлантику. Дело в том, что я решил подарить тапиров зоопарку Кольморден. Обычно разрешение на вывоз животных давал — или не давал — директор Джорджтаунского зоопарка мистер Ханиф, и, казалось бы, уж теперь он шутя заполучит желанного альбиноса. Не тут-то было! Мой друг сразу обратился в более высокую инстанцию, а именно к министру сельского хозяйства, и получил лицензию. Так что на этот раз у мистера Ханифа ничего не вышло; кстати, еще до конца года его за какую-то провинность освободили от директорской должности.
Бранку и Бруно теперь живется хорошо, даже великолепно. Прошлогоднее жаркое лето, наверно, было идеальным для Бруно. Что до альбиноса Бранку, то его всегда лучше оберегать от солнца; правда, у нас оно не палит так нещадно, как в Джорджтауне. Тапирам пошел уже пятый год, и оба вполне довольны своей «саванной» с большим прудом, где они могут поплескаться. Сомневаюсь, чтобы они вспоминали Рупунуни или наш «рай» у подножия гор Кануку. А вот меня они хорошо помнят. Стоит мне приехать к ним в гости и посвистеть — контактный сигнал крупнейшего сухопутного млекопитающего Южной Америки звучит почти как писк, — и тапиры, посвистывая в ответ, трусят на звук: слабое зрение не позволяет им разглядеть меня издали. Мне доставляет удовольствие повозиться с этими увальнями. Морда Бранку выражает полное счастье, в той мере, в какой она вообще способна что-либо выражать, особенно когда я мою шампунем его белую тушу. У моих бывших питомцев есть все необходимое. Или почти все. Они достигли половозрелости, и хотя никто не рассказывал Бруно и Бранку про аиста, про цветы и пчелок, пора уже им стать отцами. Когда я в последний раз ездил за океан, в Венесуэле мне пообещали, что в скором времени к нам из Каракасского зоопарка, возможно, отправится прекрасная дама из рода тапиров. А то и две дамы…
Читать дальше