Ян Линдблат: Белый тапир и другие ручные животные

Из того же джорджтаунского источника, который поставил мне Бранку, к нам затем поступил Бруно. И возраст был примерно тот же, но наряд такой, какой положен детенышу тапира — бурый в белую продольную полоску. Два малыша стали неразлучными друзьями. Интересно было смотреть, как белый тапир резко выделялся, а полосатый совершенно сливался с окружением, особенно у реки, где светлые ветки кустарника казались продолжением полос на теле детеныша. Вечером Бруно был практически невидимым, а Бранку буквально светился. Понятно, что хищник не пройдет мимо альбиноса…

С этой парой я тоже переговаривался. Тапиры, как молодые, так и взрослые, общаются тонким свистом, и наши малыши охотно отзывались на мой сигнал.

После того как я высмотрел участок, который получил название «райских водопадов», мы со всем нашим имуществом перебрались туда и зверей, конечно, взяли. Только пекари остались у Франсиско, уж очень он к ним привязался.

Название «райские водопады», право же, не гипербола. У прозрачной речушки, метрах в четырех над водой бригада индейцев макуси во главе с Атти построила для нас легкую хижину площадью 10 X 6 метров. Выше по течению пороги и небольшие водопады чередовались с широкими, тихими заводями, где рыбы было видимо-невидимо. Добычу Виа составляло что покрупнее, а мы любовались сновавшей перед носом у нас мелюзгой экзотических видов, которые экспортируются для аквариумистов во все страны мира. Великолепной рамкой служила для речки растительность — исполинские мора и другие деревья-великаны, обвитые различными лианами. Вокруг цветущих кустарников и деревьев порхало множество бабочек и колибри. Еще выше голубеющим задником вздымались к небу вершины Кануку.

На прежнем месте нас основательно истязали насекомые, здесь же, слава богу, не было ни комаров, ни анафемской мухи кабурра, которую я считаю куда более изощренным средством пытки, чем шведский гнус. Наслаждайся без помех ночным концертом насекомых без солирующих комаров, лишь где-то вдалеке звучат голоса потто и других родичей нашего шведского козодоя, а на их фоне выделяется территориальный сигнал очковой совы, словно кто-то выбивает дробь на полой колоде. Чарующий дикий звук этот очень подходил к купающимся в лунном свете дебрям.

На рассвете дискантовые голоса насекомых перебивались мощным хором ревунов, которые пели по нескольку минут кряду. Мягко звучал двусложный клич момота, лесные пастушки перебрасывались возгласами, словно играли в пинг-понг. Вот тинаму вплетает в концерт свой свист, похожий на человеческий, а там пора вступать коричневому дрозду и тукану токо. В гуще высоких древесных крон заиграл шумовой оркестр цикад; по ту сторону речушки, на низко нависших ветвях прыгают, как на батуте, синеспинные манакины, сопровождая прыжки стрекочущим дуэтом. В листве церопегии, негромко перекликаясь, снуют красногрудые котинги; трогон с красным брюшком и сизой спиной ловит насекомых перед хижиной; тихо жужжат колибри, обследуя раскрывшиеся утром цветки.

Нет, как ни рассказывай про эту музыку, слова не выразят того, что на самом деле слышит ухо! Недаром вместе с книгой «Мой зеленый рай» я выпустил в продажу пластинку, на которой представлены полсотни голосов из тропического хора.

Для Дени и меня это были незабываемые месяцы, пожалуй, даже «золотой век». Встречи с дикими и ручными животными запечатлевались в памяти упоительными картинами.

Когда солнце поднималось высоко над зеленым пологом, я обычно брал камеру для подводной съемки, и мы — Дени, я и выдра — плавали в рыбных заводях. Около лагеря Бруно и Бранку исполняли водный балет, чередуя надводные па с подводными. Капибары что-то грызли в прибрежных зарослях; в ветвях над ними предавались акробатике цепкохвостые паукообразные обезьяны; на земле три муравьеда изучали разветвленные ходы муравьев-листорезов. По-моему, нашим питомцам жилось хорошо — насколько может быть хорошо животным, разлученным с сородичами.

На фоне этого вольного сообщества бросался в глаза орел, привязанный к столбику. Какой контраст к описанному выше! Но позвольте объяснить, откуда появился узник.

Вскоре после рождества в нашем первом базовом лагере мы с Дени, к великому огорчению Виа, сели на ненавистный джип и куда-то укатили. Франсиско и его брат взяли на себя заботу о зверятах, пока мы знакомились с Даданавой — огромным ранчо в саванне, в одном дне езды от лагеря. Управляющим ранчо был тогда Стенли Брук, ныне известный сотрудник американского телевидения. Он держал трех представителей кошачьих — ягуара, пуму и оцелота. Хотя эти звери водились около нашей базы, я успел убедиться, что пытаться снять их в диком состоянии безнадежно, а потому договорился, что буду платить сто гайанских долларов в день и попытаю счастья с ручными животными. Почему «попытаю счастья»? Да потому, что пума признавала только Стенли, а когда на ранчо приезжали кинооператоры, удирала в лес. Я устроил два тайника у водопоя и получил кадры, которыми очень доволен.