Александр Оленич-Гнененко - Избранное

Пришли домашние, срезали жир, мясо. Взвесили: девять пудов оказалось. Когда потрошили медведя, в брюхе у него было полно чинариков — буковых орехов. Я прежде думал, что это громом поблизости в лесу на буках ветки пообломало, а теперь понял: это он ломал толстые, в руку, ветки. Обломает и давай есть буковые орехи. Как убил его, больше не видел новых сломанных веток.

Особенно люблю охотиться за куницей желтодушкой. Охота за куницей ведется так: один охотник стоит, топориком по стволу постукивает (куница в дупле сидит), а другой караулит с ружьем наизготовку. Ружье дробью заряжено, третьим номером. Первый все выше и выше постукивает, подражает собачьему лаю — пугает куницу. Вот она выскакивает, тут ее и стреляешь. Если промахнешься, начнет она, как птичка, с ветки на ветку перелетать, тогда уж держись — набегаешься. А как угадаешь ладно, хоть одной дробинкой, она и готова.

Прислушиваясь к птичьему гомону, он объясняет мне голоса пернатых:

— Вот слышите: «ки-ки-ки» — это маленький красный дятел кричит. Черный большой дятел кричит иначе. По его голосу я погоду узнаю. На хорошую погоду он туркает: уставится носом в сухое дерево и быстро-быстро затрещит: «тр-р-р». На непогоду он кричит: «ти-и-и», «ти-и-и». Сойка шипит: «кш-ш». Она разно кричит, даже, как наседка квохчет.

Сегодня разнепогодилось. С утра низко нависли облака, Гремит гром, и с редкими перерывами льет обильный дождь.

К полудню небо прояснилось. Но опять наползли тучи, и еще пуще зачастили холодные дождевые капли.

В моей комнате сидит старший наблюдатель кордона Лагерная Григорий Иванович Бессонный и рассказывает о том, как он попал на Кавказ.

— Отец мой — печник. Занимался он и по столярной части. Жили мы в Харьковской губернии, на Кавказ меня привезли семилетним мальчишкой.

Сначала мы приехали в Сочи. Отец поступил сторожем к помещику Губову. Сочи в то время было маленьким селом — домов сорок. Там прожили мы года два, потом перебрались в аул, в пятидесяти километрах вверх по реке Головинке. Это место тогда только населялось, и мы пришли первыми. У нас был верблюд, на нем мы перевозили свое имущество. Пробираться в горы было очень трудно: приходилось раз тридцать переезжать через Головинку туда-сюда.

На новом месте мы построили маленькую хатенку. Питались грушами, яблоками, орехами и каштанами, так как хлеба почти нельзя было купить. Если доставали кое-когда малость муки, собирали черешни, примешивали в тесто и пекли хлеб.

В окрестностях было очень много зверей. Они не давали нам покоя. Вокруг хаты росли фруктовые деревья. Медведи залезали на них каждую ночь и ломали ветки. Пойдешь часов в семь-восемь утра за водой, смотришь: медведь сидит на дереве… Мы очень боялись: отец мой не был охотником.

Раз вышел такой случай. Мать испекла хлеб с черешней и положила его на лавку Возле окна, чтобы он остыл. Дело было вечером, в сумерки, Окна нашей хатенки без стекол, даже рам не было, и мы занавешивали окна разным тряпьем.

Не успела мать отойти от лавки: вдруг видим: кто-то отводит мешок от окна, появляется темная фигура и берет буханку хлеба. Мать подняла тревогу. Мы тоже закричали. Медведь, — это был он, уронил буханку, зафыркал и исчез…

— Здесь зверя было много, — говорит Бессонный, указывая на поляну. — Смотришь, на этом конце пасутся кони, а на том — олени и козы.

Мы с отцом ездили сюда на покос. Бывало, когда косишь, переломаешь несколько кос в день: сюда олени ходили сбрасывать рога. Чтобы очистить поляну, мы в один день вывезли четыре воза оленьих рогов.

По горам ползет дымный туман. Голубые просветы в облаках почти исчезли: будет дождь.

В восемь часов утра мы выехали верхом вместе со старшим наблюдателем Григорием Ивановичем Бессонным. Наш маршрут — пастбище Абаго и гора Тыбга.

Едем берегом реки Малчепы к гребню хребта. Сланцевые берега Малчепы обрывисты. Течение быстрой реки сжато каменными теснинами. На многочисленных порогах вода пенится каскадами, подкапывается под гигантские камни, прыгает через них. В воздух летят радужные брызги.

Подъем все круче. Курчавую зелень дубов сменяет высокий и строгий буковый лес. По сторонам тропы стоят серебристые колонны вековых буков, по-здешнему — чинаре́й. Среди буков попадаются отдельные пихты и грабы. Еще выше, за поясом бука, синеют пихты.

Деревья перевиты лианами. Стволы покрыты изумрудно-зелеными пятнами мха. На ветвях и сучьях повисли седые клоки бородатого лишайника. Кроны многих деревьев сплошь опутаны его косматой гривой.