Такая плотность популяций порождает свои трудности. Любая трещина, любая ямка, которые могут стать более или менее надежным приютом, вызывают интенсивное соперничество. Креветки одного вида постоянно, ценой значительных усилий выкапывают себе норки и столь же постоянно морские собачки одного вида вселяются в норку вместе с креветкой как в собственное убежище. Каждая пустая раковина занята внутри раком-отшельником, а снаружи — губками, которые питаются крохами, перепадающими им от трапезы рака, и образуют такой плотный покров, что хищники не замечают раковины и не покушаются на хозяина. Карапус, длинный и тонкий как карандаш, прячется внутри тела другого животного. Он пробирается внутрь голотурии, тычась носом в ее анальное отверстие, а когда добивается своего, получает не только убежище от хищников, но и готовый стол: он объедает внутренние органы голотурии, а та услужливо отращивает их снова и снова.
Теснотой, возможно, объясняется и пышность окраски многих обитателей рифа. Тут, как и в любом другом месте, каждая конкретная рыба должна в толчее вокруг как-то распознавать особей своего вида, то есть потенциальных партнеров или соперников. В пестроте же рифа опознавательным знакам необходимо быть особенно яркими, иначе они не воспримутся. Проблема эта обретает особую остроту, когда несколько родственных видов, сходных по форме и размерам, но каждый обладающий собственным источником корма, плавают в одних и тех же водах. Именно таково семейство рыб-бабочек, в котором каждый вид обладает своими особенностями, обычно на редкость красивыми комбинациями глазчатых пятен, полосок, крапин и крапинок, так что, подобно великолепным бабочкам джунглей, каждую можно узнать издали.
Если коралловые рифы — это джунгли моря, то верхний слой океанских вод можно уподобить его саваннам и степям. Там из года в год на обширнейших площадях цветет фитопланктон. Как и у трав, обилие его зависит от времени года, поскольку, подобно всем растениям, фитопланктон нуждается не только в солнечном свете, но также в фосфатах, нитратах и других питательных веществах. Их он получает из экскрементов и трупов бесчисленных существ, обитающих на поверхности. Но в отличие от коровьих лепешек на лугу все вышеперечисленное не остается на пастбище, а медленно и неуклонно опускается вниз, чтобы на дне превратиться в ил, недостижимый для дрейфующих водорослей. Однако с наступлением сезона штормов в разбушевавшемся океане плодородный ил взбалтывается и поднимается вверх. Внезапно фитопланктон получает возможность расти и всемерно ее использует. К тому времени, когда минуют тихие месяцы, водоросли успевают так бурно размножиться, что истощают запасы своего химического питания, и вода вновь обедняется. Фитопланктон погибает в больших количествах и остается скудным до тех пор, пока ежегодные бури вновь не взбудоражат воду.
На этих необъятных лугах пасутся косяки сельдей и анчоусов, сардин и летучих рыб, на которых стаями охотятся прожорливые хищные рыбы — точно так же, как на африканских равнинах стада антилоп обеспечивают поживой львов и гепардов. Некоторые морские охотники вроде макрели размерами почти не превосходят свою добычу. Другие, например двухметровая барракуда, хватают не только рыб, кормящихся планктоном, но и хищников помельче. Крупнее же всех акулы и великолепнейшие океанские бродяги — тунцы. И акулы, и тунцы плавают с редкой быстротой, что, впрочем, неудивительно. Как бы иначе они догоняли свои жертвы? Размеры их вполне сравнимы, форма тела у них похожа, однако тунцы и их родственники меч-рыбы наиболее близки к совершенству.
116. Зоопланктон
117. Актинии
118. Китовая акула
119. Белуха
120. Рыба-бабочка, ищущая корм среди кораллов
121. Скипджеки, пожирающие мальков
Читать дальше