Бернгард Гржимек: Наши братья меньшие

Когда Ула обнаружила, что доски пола в ее клетке можно приподнять кверху, она в один прекрасный день исчезла из дому. Ищем, ищем — нигде нет. В саду тоже нет. Но вскоре до нас донесся ее испуганный крик из граничащего с нашим садом городского парка. Попав в совершенно незнакомую обстановку, маленькая беглянка почувствовала себя внезапно ужасно одиноко и неуверенно. Поэтому, завидев издалека сторожа парка, Ула кинулась к нему со всех ног, ища у него спасения. Однако перепуганный сторож принял широко открытый плачущий рот за «оскаленную пасть» и счел благоразумным скрыться подальше от греха — «еще загрызет образина эдакая». Он поскорей забежал в свою сторожку и старательно забаррикадировал дверь, в которую Ула с воплем начала колотить кулаками.

Живя у нас в доме, обезьянка с каждой неделей становилась благовоспитанней и вскоре уже вела себя вполне прилично с окружающими. Теперь она скорей дала бы себя четвертовать, чем причинила бы своей приемной матери малейшую боль — даже в минуту растерянности от испуга, даже в крайнем раздражении: это просто исключено. Стоит той только протянуть ей навстречу руки, обезьянка моментально, не задумываясь, бросит любого, да еще и укусит, если тот попытается ее удержать!

Ей, ее хозяйке, разрешено даже мыть Уле лицо, хотя гримасы, которые она при этом корчит, выдают ее крайнее возмущение. Зато руки и ноги она разрешает мыть вполне добровольно, протягивая их одну за другой. А уж расчесывать шерсть щеткой — это пожалуйста! Только подойдешь к ней с щеткой и расческой в руках, как она тут же с готовностью протягивает обе руки. Ула вообще весьма чистоплотна и аккуратна. «На горшочек» она просится через совершенно определенные интервалы, так что в квартире все чисто. Даже тогда, когда она, заболев, спала в настоящей человеческой кровати, то поднялась среди ночи и, подойдя к краю постели, сделала свои дела на пол. Ведь шимпанзе и на воле никогда не испражняются в своих гнездах, которые сооружают себе на ночь. Ночуя на деревьях, среди ветвей, им не сложно избавляться от своих «отходов», роняя их вниз, на землю. Охотно Ула греется под кварцевой лампой. Но и на неприятные медицинские манипуляции над собой соглашается вполне добровольно, если их только проделывает ее любимица. Она открывает рот, если надо обследовать зубы; охотно отдает сворованные вещи, если ее за это пристыдят и выругают. Однажды, когда у нее случились какие-то неполадки с желудком, она, к нашему великому удивлению, не стала сопротивляться даже против клизмы.

Когда Ула пытается рассмотреть поближе патефонные пластинки, а ей это запрещают, то случается, что она из чувства противоречия старается продолжать запрещенное занятие нам назло. А за это уже полагаются шлепки. Получив по попе и выслушав нравоучения, обезьянка отправляется в угол. Там она сидит на корточках, скрестив руки на груди, страшно разобиженная и недовольная. Но надолго ее не хватает. Вскоре она начинает подпрыгивать на месте и вытворять разные фокусы, а если она видит, что мы смеемся над ее проделками, то стоит только отвернуться, как она уже исчезла с места наказания.

Ула любит покушать. Когда начинают накрывать на стол, она неизменно приветствует этот процесс громким «ух, ух, ух, ух!». Вскоре она уже научилась самостоятельно подносить ко рту стакан с чаем. Однако первое время беззаботно роняла его тут же, как только удовлетворяла свою жажду или он оказывался пустым. Четверть года спустя она уже аккуратно ставила пустую посуду назад на стол. Она любит выпрашивать куски, когда кто-нибудь из нас что-то ест. Не дашь — обидится и расстроится. Когда наша собака Бобби отняла у нее однажды печенье, Ула злобно бросилась за ней через всю комнату и, догнав, вцепилась зубами в ногу.

Если зажать в кулаке какое-нибудь лакомство, она будет стараться изо всех сил просунуть туда свои пальцы или попытается отогнуть ваши пальцы. Впрочем, не «кусочничать», а есть по-настоящему она начинает только во второй половине дня, ближе к вечеру, но уж тогда с волчьим аппетитом.

Однажды как-то Уле не давал покоя торт, которого ей не разрешили попробовать во время кофепития, а ей уж очень хотелось. Однако сдобный торт такой обезьянке ничего, кроме вреда, не принесет, поэтому его Уле и не дали. Тогда она взяла в руки вилку и, как бы рассеянно играя ею, нерешительно приближала руку все ближе к блюду с тортом: вилкой туда, вилкой сюда и, наконец, с самым невинным видом втыкает ее в крохотный кусочек торта и немедленно отправляет его в рот.