Чарлз Робертс - Последняя охота Серой Рыси

— Возможно, — согласился Барней, повеселевший при мысли, что страшный тюлень охотится не за ним.

Еще минута, и лодка, достигнув отлогого берега, так круто остановилась, что оба гребца свалились со своих сидений. Вылезши на камни, они изо всех сил схватились за края лодки, чтобы вытащить ее на берег. Но Пип почти уже настигал их. В глазах его светилась нежность. С криком ужаса Майкел помчался по берегу к шалашу, а Барней успел захватить со дна лодки драгоценное цинковое ведро, в котором они держали свои приманки. С ведром в руках он последовал за Майкелом. Но, оглянувшись назад через плечо, он увидел своего загадочного преследователя, который вышел из воды и шлепал по берегу с такой быстротой, на которую ни один тюлень, конечно, не способен был на суше. Барней споткнулся о камень, упал, бросил цинковое ведро с приманкой и, крича от ужаса, бросился к шалашу, как будто бы за ним гналась нечистая сила.

Захлопнув за собой дверь, оба со страхом смотрели из окна. У стены стояли заряженные ружья, но к ним они не притронулись. Это было бы слишком рискованное дело — стрелять в выходца с того света.

Когда Пип подошел к цинковому ведру и к рассыпавшейся приманке, он обрадовался. Он хорошо знал, для чего это ведро предназначено и чего люди от него ждут. Он ничего не имел против того, чтобы получить награду вперед: поэтому он тотчас же проглотил приманку. Ее было немного, но он твердо верил, что, если он хорошо исполнит свои обязанности, он может получить чашку теплого молока. С веселым видом он взобрался на ведро и лег на него своей могучей грудью. Потом, ударяя ластами о ведро так крепко, как только мог, он поднял морду, и протяжные, тоскливые стоны понеслись к небу.

Слушатели не выдержали.

— Матерь пресвятая, спаси нас! — зарыдал Барней, падая на колени и отчаянно стараясь вспомнить отрывки из детских молитв. Но память его была засорена всякой дрянью, и он не вспомнил почти ничего.

— Перестань, Дэн, перестань! — молил Майкел, бросая дикие взоры на Пипа, исполнявшего свой мистический номер. — Я отдам мальчику сапоги! Сейчас же! Я отдам их, Дэн! Не трогай меня, прошу тебя, старый товарищ!

Как бы в ответ на эти Заклинания, Пип прекратил пение и с надеждой смотрел в сторону хижины, ожидая чашки с теплым молоком. Но оно не появлялось, и Пип был разочарован. Его никогда раньше не заставляли так долго ждать. Эти люди не похожи на капитана Ефраима. Прошла еще минута, и он скатился с ведра, медленно спустился по отлогому берегу и, обиженный, погрузился снова в море. Когда его темная голова, делаясь все меньше и меньше, исчезла в пространстве, люди открыли дверь шалаша и вышли из него, жадно вдыхая свежий воздух.

— Я всегда говорил, что у Дэна доброе сердце, — пробормотал Майкел нетвердым голосом. — Теперь ты, конечно, видишь, Барней, он больше не сердится.

— Но ты должен отдать сапоги сыну Дэна сегодня же, — настаивал Барней. — Когда ты это сделаешь, у тебя с вдовой Шиди может все наладиться.

— Да уж будь спокоен. Второй раз напоминать мне не придется.

А Пип, потеряв веру в людей, начал забывать дни своего плена, когда ему так хорошо жилось. Он заинтересовался существами, себе подобными, и через несколько недель свершилось полное его обращение. Скоро он и его маленькая стая отправились в путешествие, оставив Лабрадор далеко позади себя. Наконец он доплыл до цепи скалистых островов, тянущихся вдоль мрачного и унылого берега. На островах было много пещер, и морские птицы с жалобными криками носились над ними, да седые волны вечного прибоя с грохотом бились о них. В нем проснулись смутные, но сладостные воспоминания детства, и здесь он и его стая поселились навсегда.

С холодных озер, питаемых источниками из мрачных глубин еловых лесов, над которыми, словно вечный часовой, высится голая гранитная скала Старого Согамаука, донеслись вести о лосе необыкновенной величины. Рога этого лося своей формой и шириной превзошли все, до сих пор известное. Вести эти распространял в одних местах торговец всяким хламом, возвращавшийся домой, в других — странствующий индеец. И скоро в поселках, расположенных по низменностям рек, поверили, что в этих рассказах есть известная доля истины. Была осень, пора падающих листьев, одетых в багрянец и золото, пора битв на берегах озер в бледном сиянии полного месяца. Тогда разнеслись новые вести о лосе, которого видели окровавленного, с изодранными боками, в ужасе спасавшегося бегством. И всем стало ясно, что военная доблесть гиганта-самца достойна его телосложения и красоты его рогов. По-видимому, он изгнал всех самцов с горной цепи Согамаука.