Array Array - Планета–тайга - Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

За стенами дома тяжело висели промозглые октябрьские дожди. От бесконечных дождей разлились болота и утонули дороги. До людей стало еще дальше, озеро и лес почти не кормили нас, и нам оставалось только ждать конца непогоды. Сахар, масло, крупа давно были поделены на нормы. Эти нормы убывали с каждым днем и, наверное, как‑то по–своему тоже внесли начало разлада в отношения двух бывших друзей. Давно в избушке не тянулись песни, давно у вечернего огня не говорилось о будущем — мы молчали.

Наверное, можно было уже и не вспоминать ни трясущихся рук при виде последнего пятка картошек, ни обросших лиц, ни голодный блеск запавших глаз. Наверное, можно было теперь забыть и смерть собаки, которая верно прошла со мной первую дорогу в лес.

Собака погибла от моей руки. После выстрела я вышвырнул на улицу рюкзаки, и мы ушли к людям. После выстрела пришла трезвость. Трезво мы добрались до людей, встретили тепло сердец и богатый стол. Но за теплом и обильной пищей я долго не мог отделаться от того взгляда, который оставил мне перед выстрелом на долгую и больную память мой Верный… И может быть, этот взгляд, эти глаза, уже видящие черные пустые глаза двустволки, и заставили меня сейчас снова вернуться и к непорядочному молчанию, и к легкому признаку голода, который чуть было не снес нашу внешнюю благопристойность…

Первый раз я преступно промолчал в тот день, когда встретил прибывшего ко мне человека. Человек не знал законов лесной жизни, не знал особой трудной цены сухарей и муки на промысле, а я постеснялся спросить гостя, принес ли он с собой все необходимое для жизни вдали от магазина, — и мы остались под раскисшим небом на половинной норме продуктов.

Пожалуй, эту неудачу все‑таки можно было пережить, можно было забыть и мою первую недоговоренность, если бы лесная жизнь не приготовила нам нового испытания. Тогда в избушке нас было трое: два человека и молодой пес. С псом росла и крепла надежда на удачный зимний сезон. Пес открывал путь к кунице — самой заветной цели охотника. Но пес заболел. Чума свалила собаку. Верный слег, через каждые десять минут просился на улицу и, как все псы, жаловался на свою боль только глубокими собачьими глазами.

Не знаю, умел ли до этого мой новый сосед относиться достойно к собакам, но те дни породили во мне подозрение, что этот человек был больше склонен завидовать псу, которому положили в миску лишнюю ложку каши… К сожалению, и это мое открытие тоже осталось только при мне. Я снова забыл умное правило «не молчать», когда услышал упрек в адрес собаки–нахлебника. Тогда я, молча пропустив чужие, непонятные мне слова, по–прежнему продолжал выхаживать пса, но теперь предлагал ему только то, что приходилось в котелке на мою долю, — теперь котелок при свидетелях вынимался из печи и его содержимое щепетильно делилось только на две части…

Под одной крышей уже не хотелось быть. Надо было уйти, но куда? Дорога вселяла ужас, пес привязывал к стенам, и мне оставался только дневник. Наверное, говорить с листом бумаги о твоем соседе тоже было немалым преступлением. Тогда я еще не осознавал этого и, не умея пока прямо в глаза назвать вещи своими именами, домысливал и изливал свои чувства при свете еле живой коптилки.

Так крепло непонимание, недосказанность, невольно возникшая лживость, о которой хорошо сказал Леонид Мартынов:

Перелистывать страницы тех дней неприятно и стыдно. И из всего написанного тогда я позволю себе вспомнить лишь ту ситуацию, которая нередко сопутствует лесной жизни. Эта ситуация не всегда зависит от человека, она длится обычно не очень долго и тут же забывается, и люди, попавшие в подобные условия, никогда не придают им особого значения. Эта ситуация — голод, или, менее громко, небольшая нехватка продуктов. Что приводит к такой нехватке? И стихийное бедствие, и недомогание человека, у которого как раз ко времени болезни окончились продукты. Реже встречаются в лесу нерасчетливость, неумение распределить взятое на длительный срок.