Array Array - Планета–тайга - Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Шнур изготавливался из двух, а то и из трех кусков миллиметровой лески. Правильно скрутить шнур мог не каждый рыбак, и тогда опять приходилось обращаться к какому‑нибудь старику. Старик, поднаторевший в кручении льняной снасти, ловко обращался с синтетическим заменителем, и не проходило и двух часов, как просителю возвращалась готовая продукция, выполненная из материала заказчика. Наблюдая «модернизацию» и без того совершенной лески, я не мог не возмущаться. Я продолжал вслух считать старика варваром и ловить щук только на «фирменную» снасть.

Мое возмущение вызывала и оснастка удочек. Леска здесь использовалась по тому же принципу: чем толще, тем лучше, хотя и с некоторыми ограничениями. Но удочка для ловли щук уже не знала никаких ограничений. К тому же вместо поплавка здесь применялась тяжелая берестяная трубка.

Наверное, все‑таки можно было примириться и с размерами, и с «эстетическим оформлением» поплавка, но само удилище не выдерживало никакой критики. Назначение удилища — принимать на себя часть усилий при борьбе с рыбой — было забыто. Правда, иногда я видел неплохие березовые хлысты, но эти удилища обычно были когда‑то вырезаны кем‑нибудь из приезжих и теперь оставались понуро стоять у стены избы. Удилища как такового при ловле щук вообще не существовало, его заменяла толстая палка той же длины, что и леска.

В пылу возмущения я читал рыбакам лекции о преимуществах тонкой снасти и на это время прочно забывал то, что сам же без устали повторял гостям леса: не бросайтесь сразу в бой, сначала разберитесь, жизнь здесь началась давно, и не все созданное где‑то, вдалеке отсюда, может подойти в лесу.

Но скоро мое дутое вознесение к небесам истины окончилось, и я начал сравнительно быстро падать. И первое поражение мне нанесли те самые щуки, которых я продолжал ловить на современную снасть с гибким пятиметровым удилищем. Щук приходилось ловить у вершин затонувших деревьев. Щуки вырывались из завалов, жадно хватали живца и тут же исчезали в своем непролазном убежище. Длинное удилище и соответственно длинная леска позволяли мне находиться сравнительно далеко от щучьих засад; у меня было больше поклевок, чем у местных рыбаков, ловивших рыбу у самой лодки, но держать в руках пойманную рыбу мне приходилось гораздо реже. Гибкое длинное удилище и длинная леска не особенно мешали подводному хищнику после броска к добыче почти беспрепятственно скрываться в своем убежище, и после этого в лучшем случае ко мне возвращался только голый крючок. Чаще я вынужден был прекращать ловлю, подплывать к злополучной вершине и с шумом освобождать свою снасть.

Такая неудачная вершина уже пропадала для дальнейшей ловли. Я ехал к следующему затонувшему дереву, и все повторялось точь–в–точь. А в это время Василий Герасимов из‑под каждой вершины вытаскивал на свою палку не одну приличную щуку…. День, другой, третий — измотанная завалами «изящная» снасть оставалась дома, а я начинал с успехом облавливать вершины той самой несуразной удочкой, которую совсем недавно вслух называл дубиной. Короткая, крепкая дубина не позволяла рыбе скрываться в завале, она, как рычаг, останавливала любую щуку и, не дав ей опомниться, доставляла ее в лодку.

Я признал прочную короткую снасть для ловли на живца, но продолжал упорно отказываться от толстого крученого шнура для дорожки и ловил на свою леску. Ловля проходила около тех же самых затонувших вершин и требовала от рыбака большой оперативности. Эта оперативность обеспечивалась твоей энергией и значительным запасом лески, который попросту выкладывался на коленях. Леска не всегда оставалась лежать неподвижно ровными кольцами, она сползала, кольца путались, и не раз мне приходилось поминать свою снасть крепкими словами. С толстым крученым шнуром получалось намного проще: он лежал на коленях ровными, упругими кольцами и никогда не путался. Шнур понравился, и я туг же пошел к старику…

В конце концов с лесками все обошлось благополучно, я отделался легким позором, никто не упрекал меня вслух, а, наоборот, все старались принять деятельное участие в «модернизации» моей снасти.

Гораздо хуже складывались у меня отношения с Чертушкой. Чертушка на Верхнем озере упорно отказывался меня принимать.

Сначала «хозяин» водоема встретил нового рыбака по–царски щедро. Я подсчитывал добытые килограммы и проектировал еще более внушительные уловы. Но дедка Степанушка в самом начале остановил мое не в меру разгорячившееся воображение. Посмеиваясь в усы и бороду, старик объяснил мне, что Чертушка еще не разобрался, кто и зачем наведывается в тайгу. Уже сегодня ночью он соберет общее собрание и объявит всем–всем, что на озеро пришла беда. Беду следует избегать, но в то же время надо попробовать и откупиться от назойливого человека. Сегодня ночью рыбы бросят жребий и выберут тех, кто завтра обязан попасться на мой крючок. С каждым днем размер дани будет сокращаться: сначала девять щук, потом шесть, потом только три, а дальше Чертушка совсем отвернется от рыбака. И тогда на озеро можно не ходить: надо дать озеру отдохнуть, а Чертушке — успокоиться…