Оно было пустым. Даже не обжитым. Неизвестно чье старое гнездо с прошлого года, которое и не обновлялось никем в этот засушливый сезон…»
О неразумный юноша! Оставь свои надежды и не терзай себя понапрасну. Стань ты даже ветром, тебе все равно не удастся коснуться моих следов…
(Хорасанская сказка)
Поднимаясь выше к уже близкой вершине, я думал о том, что везение, в конце концов, совсем не обязательный компонент моей жизни и работы и что случившееся куда правдоподобнее, чем могло бы быть, если бы я жилое гнездо так сразу вот и нашел. Поднявшись наконец наверх и переведя дух, я посмотрел вокруг с той точки, откуда распахивается обзор перед глазами сидящих здесь орлов.
Вид этот был великолепен. Заходящее солнце опустило контрастные тени на бескрайние опустыненные увалы–адыры. Чандыр местами поблескивал внизу, вплетаясь извилистой речной ленточкой в курчавые заросли прибрежные тугаев. Внушительные скалы противоположной части долины ― на нейтральной полосе и уже на иранской территории, заманчиво чернели недоступными для меня, советского педагога, обрывами. Азиатское небо без единого облачка сочетало целую гамму цветов: от оранжевого и розового на западе до темно–синего на востоке. Картина была величественная и полностью окупала пережитый стресс, не компенсируя, однако, неизбежного разочарования тем, что гнездо я не нашел.
Хуже мне стало, когда я обернулся в противоположную сторону. От вершины горы, на которую я только что залез, чуть ли не рискуя жизнью, вниз шла даже не тропа, а почти дорога, испещренная множеством следов от овечьих, козьих и ослиных копыт и вполне подходящая если не для машины, то уж для мотоцикла с коляской…
…вьючные ишаки идут не особенно скорым аллюром…
(Н. А. Зарудный, 1900)
…Где уж ей разгадать хитрость осла! И она снова принялась благодарить осла за мудрый совет…
(Хорасанская сказка)
«29 сентября. Здорово, Маркыч! Как оно?
…Час за часом, день за днем, месяц за месяцем, вышагивая под стук шагомера по здешним горам и пустыне, я часто думаю о транспорте, который мог бы радикально изменить всю мою работу, да и всю мою здешнюю экспедиционную жизнь.
Вначале почти купил велосипед; потом брал старинный велик попользоваться; потом занимал напрокат мотоцикл. Голосуя на дороге попутным грузовикам или «Жигулям», думаю о джипах, на которых кто‑то ездит по Африке…
А надо было просто с самого начала купить себе ишака. Заодно, может, и сам бы суетился поменьше. Едешь себе на ишаке, как аксакал, никуда не торопишься; жизни у тебя впереди ― до бессмертия; «тук–тук» ― маленькие копыта по камням. Да и собеседник он хороший ― все выслушает и спорить не будет…
В этой части Копетдага, по–видимому, нет места, куда при желании нельзя было бы добраться на ишаке. Возможности этих животных поистине неограниченны. Это лучше других понимают туркмены, которые, несмотря на все большее проникновение в здешнюю жизнь различной техники (вчера видел, как рабочие в ста метрах от иранской границы ставили бетонные столбы краном, сделанным на автокрановом у нас в Балашихе!), повсеместно держат ишаков для особых оказий и для специальной работы, выполнить которую подчас невозможно ни на лошади, ни на мотоцикле, ни на машине.
Осел ведь в общем‑то маленький; когда сажусь, ноги почти до земли достают (это не огромный мощный мул, без которого бледнолицым, кстати, даже в приступе золотой лихорадки в жизни бы не пробиться через Сьерра–Неваду. И которого, опять же таки, без скромных прозаических ишаков не получить). Когда видишь, как этот ишачонка монотонно, но без устали, час за часом, переставляет тонкие ножки, везя на спине огромную, втрое больше его самого, вязанку дров, понимаешь, что такого помощника надо уважать. Только ноги и уши торчат из‑под поклажи, а он идет себе и не жалуется. Симпатичное животное.
Когда со мной сюда попадает новая группа студентов, я уже знаю, что последует за нашей первой встречей с ишаком ― вся орава с восторгом начнет его гладить, и каждый обязательно потреплет его за уши. Такие уши надо поискать. Всем ушам уши. Замшевые и в то же время жесткие, мускулистые, поворачиваются туда–сюда.
В первый год своего пребывания в Туркмении я не мог равнодушно пройти мимо ишака. Бегенч, вировский шофер, периодически подвозивший меня по округе и знающий эту мою страсть, даже притормаживал порой, спрашивая: «Этого осела будешь фотографии»?» Вновь и вновь поддаваясь обаянию этих скромных существ, я раз за разом «фотографил» их, тратя пленку, но не в силах устоять.
Читать дальше